TUTTI MATTI . ИЗ ИTAЛИИ : BCE C ПPИBETOM!

 ГЛАВА 12.

 КУЛЬТУРА ВИНА И ЕЕ ЖЕРТВЫ.

В CAF* — длинная очередь пенсионеров. Все по разным вопросам. Я — за справкою о доходах, для школы.

Снова слышу разговоры об иммигрантах: нужны они нам или не нужны.

Два старичка перелистывают брошюры, разложенные на столе. С разворотов брошюр улыбаются им счастливые иностранцы: китайцы и, кажется, африканцы; именно им — то буклетики и адресованы, имигрантам.

"Мы нуждаемся в вас!" — читаю призывы.

Однако известно, что не все ощущают такую нужду. Большинство населения несогласно с политикой притока в страну эмигрантов и считает что иностранцев принимают лишь "из милости и сострадания", потому что "у итальянцев — золотое сердце".

 - Да, нуждаемся в вас, как в..., старичок хотел что — то сказать, но осекся. Видно, мое присутствие его смутило.

 - А что поделаешь? Нужны, — проворчал недовольно другой. — Приезжают сюда плодиться. Ты что, не слышал? Итальянцы не делают больше детей.

 - Как так?

 - А вот так: рождаемость упала до нуля. Только благодаря вот им, — он кивнул на брошюры, — и растет население.

 - ыы — дыйй...

И обсуждают долго знакомых, тех, кто не сумев родить детей собственных, усыновляют детей из других стран: индийцев, африканцев, белорусов. Какие молодцы, что проявляют к ним милосердие!

 - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — -

*CAF — Centro Assistenza Fiscale — центр, оказывающий помощь населению в оформлении налоговых документов (прим. авт.).

 - Да, молодцы, конечно, но думают и о себе: не хотят оставаться на старости лет

одни, — признаются потом.

В России, думаю, этой проблемы нет: дома ребенка полны как больных, так и здоровых красивых детей, и немногие стоят за ними в очереди.

 - Ну, значит настал конец для Италии : начали вымирать, — ворчит обреченно пенсионер. — В наше время что — то, а детей делать умели; и помногу! А теперь, смотри — ка: у кого нет детей, у кого — дети больные...

 - Ничего, вот теперь нас африканцы научат, как надo делать детей.., — смеется другой.

 - А отчего жe происходит это... вымирание? — спрашиваю я.

 - Э.. да кто его знает отчего. Не знаю я, — сознается честно. — Может, зависит от разных причин: где от одной, а где — от другой; но здесь у нас, в Атри, — говорит убежденно, — пьют слишком много. Даа, уж слишком!.. Не знаю, как где, но здесь у нас если не пьет отец, так значит, пил дед; а есть и такие семьи — перечисляет фамилии — где пил и отец, и дед, и во всех поколениях... Слишком уж много "детей похмелья".

И верно, думаю я. Эта зона, помимо своих исторических памятников, знаменита также питейной традицией и обитателями с красными носами.

"Культура вина". Вот еще одна вещь, которую я, живя долгое время в Италии, не могу понять и воспринять.

Многие мне говорят: "Вы, русские, не умеете пить. Англичане, норвежцы — пьяницы. А у нас, в Италии — культура вина.”

И я была согласна: хорошо, русское пьянство известно. Сейчас оно вроде выходит из моды, но раньше лежали вповалку на улицах, хуже бомжей.

Даже если кое — кто мог бы и оправдаться тем, что у нас — де "культура водки".

Есть такие, что могут запросто oкультурить бутылку без тяжелых последствий... Но никто не говорит о "культуре"; все знают, что свинство это, и все, а никакая вовсе не культура.

Русские — народ самокритичный; любят иногда поплевать в зеркало.

Итальянцы — нет. Они к себе более снисходительны.

Никто никогда мне не рассказал ясно и понятно о том, что же такое культура вина. Но я представляла себе ее так: коллекции, собранные в погребах, дегустация ценных copTOB, созерцание солнечных бликов и "неповторимого рубинового цвета" в бокале , умение определить марку и год производства...в общем, что — то подобное.

Но большинство из тех, кто мне говорил о "культуре вина", имели в виду совсем не это, а лишь регулярное его употребление на завтрак, обед и ужин.

Широкая прослойка жителей Абруццо пьет хотя бы по литру вина в день, и как можно легко догадаться, не самых ценных сортов, а тех, что покрепче да подешевле.

Конечно, потом не лежат на улицах, как одно время было у нас, и может быть, меньше свинячат, но водят машины зигзагами; и принцип остается прежним:

xроническое, вековое, из поколения в поколение, традиционное пьянство. Грех, в котором в Италии почти никто не хочет признаваться.

Страна, которая по праву гордится хорошим вином, где господствует винная промышленность и отсутствует, поэтому любая антиалкогольная пропаганда. Итальянцы совсем ничего не знают о том, о чём нам с детства прожужжали все уши — об алкоголизме.

Хотя большой процент — настоящие алкоголики.

 - Я пью вино уже тридцать с лишним лет, — говорит Марчелло. — И мне нравится пить. Но я не алкоголик."

Родители наливали ему с пяти лет, поэтому к сорока годам у него накопился приличный стаж.

 Этиловый спирт давно стал неотъемлемой частью метаболизма; изъять, исключить его было бы невозможно. Попробуй не дать такому человеку вина день или два; он заскучает, и вы услышите жалобы на слабость, усталость, головокружение, тяжесть в ногах, тошноту..., и что это, если не симптомы алкогольной абстиненции?

Невооружённым взглядом можно увидеть сетку капилляров на носу, щеках и шеях этих любителей винца; она придаёт носам и щекам характерную сизо — лиловую окраску.

 - Пей! Il vino ti fa bene! ("Вино тебе на пользу!"), — радушно предлагает мне выпить во время каждого приёма пищи. Когда говорю ему об алкогольной зависимости, машет рукой:

 - Да не — ет! Я пью только, когда ем.

Стало быть, три — четыре раза в день.

Если сказать о ком — то: "алкоголик" — не понимают самого значения слова:

 - Да не — ет, он пьяным никогда не бывает...

 - Алкоголик, Марчелло, не обязательно всегда пьяный. Достаточно длительно и регулярно пить и, что называется, пристраститься — и ты можешь себя так называть.

 - Не — ет! — называть себя так он не хочет. — Вот Мирко, может, и да, потому что он пьёт и мало ест. А я — пью и ем!

 - Мирко не ест, потому что разрушенная печень уже не справляется со своей пищеварительной и прочими функциями; вот и пропал аппетит...Это уже дело идёт к циррозу.

 - Корна, бикорна, трикорна!* — отмахиваются от меня в ужасе, как от чумы.

Марчелло доказывает мне пользу вина: плохое самочувствие в его отсутствии сразу улучшается, как только он выпьет бокал — другой. "Il vino ti fa bene!" — повторяет он вечную присказку своей мамы.

Так это ясно, говорю: и у наркомана улучшается самочувствие после принятия дозы. это только подтверждает зависимость.

 - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - -

 - *POГA, ДBOЙHЫE И TPOЙHЫE POГA (ит.) – традиционная присказка, а также сувенир в виде рожка, оберегающие от сглаза(прим.авт.)

Но доказать ничего невозможно. Только обижаются, как будто хочешь осквернить их самое святое.

Да не хочу я ничего менять и осквернять! Знаю, что бесполезно.

И что значат мои слова, слова какой — то подозрительной "бывшей докторессы" из России, где, как известно, "пить не умеют", когда мама, милая мама, которая ему наливала с детства, и сейчас наполняет стакан, приговаривая: "Il vino ti fa bene"?

И если он не хочет пить, беспокоится:

 - Да что с тобой?.. Ты себя плохо чувствуешь?.. Выпей, сынок! Вино придаст тебе силы!

...Ага, ага, придаст. Какая трогательная забота!

Стараюсь объяснить ей деликатно, что в последнее время у Марчелло не в порядке с животом; у него ужасный метеоризм и даже понос. Он, который раньше издевался над Антонио Иеццони, стал сам невыносимым пердуном.

Тут мама должна была бы обеспокоиться.

 Ан нет; смеется от души.

Говоришь им, что у сына с животом не все в порядке, и что он постоянно портит воздух — смеются.

 - Портит воздух?.. Какие глупости. Наверное, съел что — нибудь не то. Что ты съел, сынок? Сальсиччи? Острый перец? Ну, ничего, выпустить газ, попукать немножко полезно для здоровья. И потом, — добавляет свекровь с обидой, — Марчелло работает весь день, так что имеет право пердеть!

 "Имеет право..." Смеетесь? Смейтесь, смейтесь.

А мне это кажется достаточной причиной для развода — вот что мне кажется.

Здесь врач берёт за консультацию возьмёт с тебя пятьдесят тысяч лир. Я же даю советы бесплатно; по — дружески объясняю, что нужно кушать и чего не нужно пить, чтобы в сорок лет не пердеть так, как это делают в семьдесят...

Острые колбаски — сальсиччи, молодое вино...это хронический колит, батенька, нельзя тебе сальсиччи.

Вздутый живот, газы и неустойчивый стул — и неперебродившее кислое винцо очень ему способствует...

Но не пить вина? Не есть сальсиччи и острый перец?

Диета? Спорт? Фруктовые соки?? Да лучше умереть.

В России пьют; но все согласны с тем, что алкоголь вредит здоровью. Общество четко разделено на гнилыe отбросы и трезвых респектабельных людей.

Пьяницы стыдятся и порок свой стараются скрыть. Считается, что налегать каждый божий день на "змия" и иметь кирпичного цвета харю — всё же не очень прилично.

Здесь такие критерии почти отсутствуют, и нет этого ложного стыда.

Если бы прежние знакомые из тех, кто знал меня в Ростове, случайно увидели меня в компании друзей Марчелло, которым без упреков и комментариев по утрам наливают в баpе вино,и которые считаются притом вполне достойными и приличными обывателями, наверняка решили бы, что я "скатилась", или, того хуже, "низко пала".

"Ты веришь, Надя?...Мы видели её в компании каких — то алкашей!"

И верно, в Ростове, в прежней жизни, мне не доводилось обедать на публике за одним столом с краснолицыми и сизоносыми в таком количестве.

Ho здесь совсем другая жизнь: свежий воздух, провинция, здесь надо вести себя проще.

Так значит, пейте себе на здоровье, если вино вам идёт на пользу. Из поколения в поколение. Делайте, что хотите, синьоры, а только детей от вас в такой ситуации иметь опасно.

Лучше усыновить кого — нибудь из Зимбабве.

Недавно, правда, я видела в одном журнале робкую статистику: в Италии — пять миллионов алкoголикoв и "находящихся под угрозой этого заболевания". На шестьдесят миллионов населения это не так уж много; но прибавьте мысленно ещё неизвестное нам, но поверьте, немалое число психбольных, и волосы встанут дыбом...Так это, ребята, опять же — статистика официальная, т.е. сильное приуменьшение. Это пять миллионов зарегистрированных, тех, кто лечится. А остальные?

Остальные несколько миллионов просто не считают себя алкоголиками — не знают, что это такое.

 Вот еще одна жертва "культуры вина", ИЛИ “ребенок похмелья”.

Мальчик лет двадцати: толстый, с вывернутыми губами и узким разрезом глаз, в очках, большого роста. Зимой — в надвинутой на уши и лоб шапке. Щёки — по — детски розовы. Сидит в "лошадином агентстве", делает ставки — деньги таскает у отца в табаккерии.

Что — то, короче, соображает.

Иногда в начале забега, глядя на экран, возвещает пронзительно высоким голосом:

 - Па — ар — тити!!("Стартовали", значит, "поехали")

А иногда, посреди тишины и всеобщей концентрации, вдруг взверещит фальцетом:

 - Тиби — диби — дип!!!

И вновь выпучивает глаза на экран.

Марчелло больным его не считает. Говорит, что он всего лишь "немного простой" и "толстый". И в качестве доказательства его "нормальности" приводит тот факт, что тот же тип, что привёл его в первый раз в агентство, водит его и к путанам. И платит там за него. ("Зачем?" — "Да так, чтоб развлечься".)

А...ну, тогда — другое дело. Это — мерило нормальности.

Если играет и ходит к путанам — тогда нормальный. Тогда — да.

Несмотря на "тиби — диби — дип".

 Г Л А В А 13.

 Н У, А Т Е П Е Р Ь — С К Р О Ф Е Т Т О .

 Это ужасное существо достойно отдельного описания , очень притом уместного между главой о пьянстве и следующей, о гигиене.

Степень отвращения, которое он во мне вызвал, была столь велика, что я отдала без остатка хороший обед, только что съеденный мной в ресторане. Это, в свою очередь, возмутило Марчелло, который, расплачиваясь, сказал мне:

 - О бамбинелло Джезу!*...Можно сказать, что ты ничего и не съела.

Что его расстроило больше? То, что мне пришлось пережить неприятные эмоции или то, что пришлось платить за фактически несъеденный обед?...Можно только догадываться.

И, тем не менее, мы продолжаем здороваться. Невежливо, видите ли, не приветствовать Скрофетто.

Скрофетто здоровается с Марчелло, Марчелло здоровается со Скрофетто; Скрофетто здоровается со всеми.

Нельзя проявлять снобизм и заносчивость.

А вонять — можно.

...Всё было прекрасно этим тёплым субботним днём, когда наш грузовичок "Ситроен" заехал во двор ресторана Ферретти, расположенного почти в сельской местности, посреди лугов и виноградников. Настроение, аппетит — отличные. Ничто не предвещало нарушений пищеварения.

К тому же, на первое можно было взять макароны а ла китарра с рагу( тесто нарезают на особой доске с натянутыми струнами, как у гитары — отсюда название), а на второе — нежную телятину с гарниром из картошечки жареной...и салат...

И вот, когда наслаждение перешло уже в пресыщение, и я откинулась на стуле, чтобы облегчить переход пищи из желудка в нижние отделы, вошёл Мирко, продавец орехов, а с ним — и вся его компания старцев — выпивох.

У Ферретти часто можно встретить торговцев, заехавших сюда, как мы, подкрепиться после работы. Мирко — один из приятелей Марчелло по базару, тот самый, который "пьёт и мало ест". Неплохой парень, но загубил здоровье, фильтруя своей печенью по нескольку литров вина в день; а заодно вовлёк в это дело многих других, подорвав в значительной мере и их здоровье. Например, Марчелло. По понедельникам и вторникам они были соседями по рынку, и в эти дни Марчеллино чувствовал себя очень плохо...

 - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - -

*Bambinello Gesù — MЛАДЕНЕЦ ИИСУС ( прим. авт .)

Вспученный и воспалённый литрами кислой дряни живот не давал ему спать по ночам; отсюда и взял начало колит, ставший затем проблемой семьи.

Мирко на такие проблемы плевать. Женское мнение его ни капли не интересует ввиду вызванной тем же вином половой слабости, а компанию за столом составляют ему старики, седые краснолицые пенсионеры, младшему из которых лет шестьдесят пять.

Странная, казалось бы, компания для тридцатипятилетнего парня, но Мирко другой и не нужно. Он находит со старцами общий язык, и во время бесконечных посиделок с винцом они, видимо, делятся с ним ценным жизненным опытом.

Самый верный из них, Саверио, привязан к Мирко, как родной отец: повсюду сопровождает, бескорыстно помогая ему продавать орехи, а иногда и на целый день заменяет его на базаре. Потому что на пенсии делать ему особенно нечего, и дома сидеть скучно.

Дома лежит парализованная жена, которая не так давно подала на него в суд — за сексуальные домогательства.

Видимо, алкоголь расслабляет не всех. Есть люди старой закалки.

Саверио женщины интересуют; причём сильно, и поголовно все, вплоть до девяностолетних и парализованных.

 - Эта — сгодится, — говорит он хрипло и задумчиво, глядя толстой усатой старушке вслед...и оглаживает себе щетину на впалых щеках.

 - Да ты что, с ума сошёл, что ли?... — говорят ему несведущие люди, не видящие в усатой бабусе того неотшлифованного алмаза, того сексуального потенциала, который видит в ней Саверио.

 - Хороша... — с упрямым сладострастием талдычит своё этот уроженец острова Сардиния. — Вымыть её как следует в душе, — мычит он сквозь зубы, — задать бы ей мойку...так она тебе ещё покажет!

Почему — то ему всех хочется вымыть; предполагает, по собственному опыту, что они давно не мылись, что ли?...

Так мечтает Саверио, а его юный друг Мирко тем временем ходит к одной синьоре сорока пяти лет, на которой вроде собирается жениться, и... зажмурьтесь! сейчас будет "тьфу"....лижет у неё под мышкой.

По словам Саверио.

Не поверите — но это так. есть и такое извращение из вам ещё неизвестных. Причём, ему нравится — из того же источника — когда волосы у синьоры под мышкой чёрные, длинные и солёные( от пота, ясное дело)...Приятного аппетита!

Блаженны итальянские извращенцы, потому что здесь таких синьор, не бреющих подмышек — хоть пруд пруди.

...Вот какая компания пришла пообедать.

Марчелло радостно приветствовал Мирко и остальных в своей обычной дружеской манре:

О, Мирко!...О, Саверио!...Скрофè!

Как будто не видел их сто лет и только об этом и мечтал.

И тут пожаловал персонаж, которого я видела и раньше, издалека, но близко никогда не подходила.

А теперь...прежде всего меня настигла ужасная вонь.

Это была даже не вонь канализации, которая идёт от уписанных, укаканных, ночующих в трубах бомжей. Тут был ещё запах чего — то гнилостного, разлагающегося; сродни тому, что можно унюхать в морге.

В морге, однако, во время бесконечно долгих занятий по судебной медицине, меня не тошнило. Мы даже ели там пирожки.

Так что я не из слабаков, нет!

Но этот смрад!...Волосы встали дыбом на моей голове.

А вот в проходе появился и сам источник, Большой Скунс — Скрофетто, тянущий за собой этот ароматический шлейф.

"Скрофа", вообще — то — это свинья, этакая свиноматка, грязная и большая. А "Скрофетто" — словообразование мужского рода: такой маленький, с уменьшительным суффиксом, свин.

Свинюк, скажем так. (Как ни скажи — всё слишком мягко).

От первых миазмов меня передёрнуло на стуле и некий комок подкатил к горлу.

 - Что это? — спросила я у Марчелло. — Кто — то наделал в штаны за столом?...

 - А?... — непонимающе переспросил он; потом учуял смрад и взгляд его обратился к удаляющейся спине, — а, да это — Скрофетто.

("Ничего особенного", хотел он сказать этой небрежностью)

Тот тем временем шёл к угловому столику неспеша, шаркая ногами, в мятых штанах и тёмной рубашке неопределённого цвета, заметно влажной, сальной и липнущей к телу. Длинные редкие волосы его серого цвета были жирными, тоже влажными и скрученными в сосульки.

Мне стало немножко нехорошо.

 - Он продаёт рыбу, — объяснил Марчелло, — вот почему такой запах.

 - И что же? Потом он не моется?...Или как? Вот так и идёт в ресторан?

 - А, этот?...не моется никогда! Потому его и прозвали — Скрофетто. Он привык; откликается.

 - А как же...Как же ему разрешают входить в ресторан?

Надо было задуматься о другом: а как с ним сидят друзья — бухарики и едят за одним столом? привычка, что ли?...Не может вино настолько притупить обоняние.

Или Скрофетто — такая обаятельная личность, что предпочитают смириться, но не лишать себя его компании?...Трудно сказать.

У меня обоняние — не бог весть какое, результат хронических насморков. И тут судьба играет со мной дурные шутки: не различаю тонких ароматов — так вот тебе подсовывает под нос такие, что валят человака с ног!

Это для того, что объяснить вам, что от Скрофетто шёл действительно сильный запах, а не какой — нибудь там душок.

Как будто искупался в рыбьих гнилых потрохах.                                                                               

Я думаю, у нас его и в общую баню не пустили бы, не только в ресторан.

...А глазки у него были такие голубые — голубые и беспомощные, моргают. Кушать он хочет.

 - А ещё, — припомнил тут Марчелло, — у него и другая работа есть. Мертвецов он приводит в порядок.

 - ??

 - Ну, есть же, скажем, тела после аварии — сплющенные там, обожжённые — такие, что их и узнать нельзя, не то, что хоронить в открытом гробу...А он им форму придаёт, воссоздаёт внешний вид...И причём — знаешь? Он специалист! — с уважением заметил Марчелло. — Вот была авария военных кораблей в Триесте, там сгорело...не помню, сколько человек; так Скрофетто туда специально вызывали, трупы реконструировать; а на это талант нужен. Он их обмывает, и одевает, и ещё — что им там нужно — делает...

Вот и ещё одна душистая профессия Скрофетто! Теперь можно объяснить и тот, "другой" запах.

Что ж мыться — то? Трупам всё равно, пахнет ли от него рыбой — они не жалуются; а дохлой рыбе безразличны запахи морга.

До остальных — какое ему дело?

Раньше у него была, говорят, даже жена. Ушла.(По понятным, я думаю, причинам)Но здесь, в провинции, представьте, и её осуждают — дескать, нехорошая была женщина, непорядочная, из — за неё, мол, Скрофетто и стал тем, кем он стал).

Осталась мама. Так что, Скрофетто — не совсем бомж. Дома живёт, и даже не один. И может, его маме, как и маме Марчелло, Аннализе, кажется, что он слишком часто купается, расходуя непомерное количества газа, воды, электричества.

Тут моё воображение нарисовало картину: Скрофетто в мрачном подземелье, в той самой липкой рубашке, склонился над каким — то сплющенным обгоревшим трупом и тщательно, при помощи пинцета, ковыряет там что — то...(вставляет стеклянный глаз?...)

 - Простите, — сказала я сидящим за столом Марчелло и Кате, — я вот...сейчас.

 - Ку — уда?! — воскликнул Марчелло, разгадав мои намерения.

Он считает, что рвать — нельзя, рвать — последнее дело. Надо "сдерживаться".

У меня на этот счёт своё мнение. Если что — то не так; может, даже кто — то тебя отравил, подсыпал яду; или просто не пошёл как следует обед и ты чувствуешь тошноту — прочищай желудок, не сомневайся!...не жди, пока яды всосутся в кровь.

Здесь, конечно, тошнота была вызвана просто отвращением. Но по — моему, сдерживаться — глупо.

Хочешь вырвать — вырви, писать — писай, какать — какай; а не то всё это произойдёт само собой и в самом нежелательном месте!

Избавилась от тяжести в желудке, и сразу стало веселей и легче на душе. Даже облик Скрофетто не вызывал уже такого...впрочем, тьфу на него совсем!

Марчелло, качая головой, осудил меня за вырванный обед; а мне пришла идея написать книгу ужасов, где главным героем будет продавец рыбы, и он же — потрошитель трупов, страшный маньяк с беспомощно моргающими глазками.

Даже название придумывать не нужно. "Скрофетто" подойдёт. Или — "Скрофетто — принц зловония". Так романтичней, в стиле фэнтези.

Особенно близкие, доверенные друзья, те, кому посчастливилось бывать у Скрофетто дома, видели интерьер, и, не вдаваясь в подробности (как то: полный до краёв унитаз — ему отключили воду за неуплату), вспоминают мороженую рыбу и моллюсков в ванной. Там Скрофетто их размораживает, поливая морской водой, чтобы назавтра выдать за свежих и продать незадачливым покупателям.

Тут же, в ванной, рядом с рыбой и моллюсками, мокли грязные штаны и носки хозяина...

 ………………………………………………..

Когда в следующий раз мы обедали у Ферретти, на стене напротив, над стойкой бара, я увидела — вы не поверите! — фотопортрет Скрофетто.

Он был снят улыбающимся, в цилиндре и смокинге, как образцовый джентельмен ушедшей эпохи.

Кто одолжил ему этот костюм, и почему хозяин повесил эту комичную фотографию "почётного клиента" на стену — кто его знает. Напротив нашего стола. Сказал только, что это фото ему подарил Скрофетто.

Хотя бы на этом портрете мы можем любоваться Скрофетто в его "приличном" облике. А скорей всего, до него дошёл обидный слух о том, что увидев его во время обеда в ресторане, кто — то вырвал; и он захотел "реабилитироваться": "Вот я на самом деле какой красивый!"

Скажите!...У Скрофетто есть ещё и чувство юмора!

Потом Марчелло сказал мне, как бы в его оправдание — Марчелло всегда снисходителен к людям "простым" и вонючим, а к чистым и богатым — нет; сказал мне в его оправдание, что Скрофетто "даже ходит к путанам".

Значит, он — "как все".

Ну, немножко вонючий — и что с того? Другим же не противно? Bот.

Если ходит к путанам — не всё ещё потеряно. Как бедный мальчик — олигофрен из лошадиного агентства, тот, что верещит "Па — ар — тити!"

...Бедные путаны!...Что за работа — не позавидуешь.

Но если мальчик — дебил — ещё ладно, он хотя бы чистый, его дома купают; то этот...

 - И сколько ж с него берут? — интересуюсь я. Прикидываю про себя, сколько могла бы запросить женщина за тесный контакт со Скрофетто?...

В голову лезут цифры с шестью — семью нулями...

 - Сто тысяч, как со всех, — пожимает плечами Марчелло.

Нет, в это я не верю. Мне кажется, чем отвратительней персонаж, тем Марчелло он симпатичней, и необорот...

...да ни за что на свете!

И тьфу на него ещё раз.