TUTTI MATTI . ИЗ ИTAЛИИ : BCE C ПPИBETOM!

 Г Л A B A 19.

 C M A K И H A  И  Б У P A T И H O .

Смакина сама по себе — не тот человек, что способен вызвать катаклизмы, бури и землетрясения, наоборот — нормальная простая женщина с Урала. (Тут мне выражение вспоминается: "Ты что, с Урала?!" — имеется в виду: "Ты что, совсем, что ли? не соображаешь?..." — не знаю, если только в Ростове употребляется, или повсеместно). Явное преувеличение, что я могу сказать...Но разница, конечно, есть, между теми эмигрантами, что из Ростова, и теми, что не из.

Нет этой быстрой ориентации, этого творческого темперамента, этой коммерческой хватки и живости мышления, свойственных ростовчанам.

Если, например, Зоя Попова из Ростова — на — Дону мечется здесь, в итальянских водах, как хищная рыба, заглатывая всё, что видит на своём пути, то Ира Смакина с Урала — рыба степенная, флегматичная, склонная к спокойному и низкооплачиваемому труду — так себе, тихонько плавниками шевелит... Даже смеётся спокойно так, медленно, неохотно.

Хорошая женщина, работящая; одна из немногих русских с кем я отношения всё же поддерживала, хотя потом они сами как — то сошли на нет; трудно было каждый раз темы для беседы подбирать — ничего её, практически, не интересовало — только семья и быт, семья и быт.

Но на итальянцев производила впечатление.

Историю о том, как она сюда попала, как работала вначале в семье у разведённого Серджио с двумя детьми, и он то собирался на ней жениться, то расторгал договор о найме и заставлял её возвращаться в Россию; то забирал её снова из России и возобновлял этот договор — я пересказывать не буду. В конце концов, этот добрый итальянец окончательно выгнал её и женился на следующей домработнице, румынке.

Однако, разрешил Ирине, которой податься было некуда, пожить ещё какое — то время у него в кемпинге, на пляже — сам он с детьми в доме, естественно, жил — до наступления холодов.

И тут, видя, что срок рабочего договора истекает, а вместе с ним и срок вида на жительство, да и тёплому сезону — тоже конец, Ирина поступила так же, как Антонио Йеццони в своё время поступил: обратилась в брачную контору. Конечно, полутора тысяч долларов, или чего там в то время — трёх миллионов лир? — у неё не было; но там, в бюро, вошли в её положение ("Девушка, миленькая, подыщите мне кого — нибудь, а?..")и дали ей, за пятьдесят, считай, долларов — двух кандидатов.

И одним из них оказался плотник — вдовец ирининого возраста, с ребёнком тринадцати лет. И у неё на Урале остался мальчик тринадцати лет.

И тот вдовец, Агостино, как только увидел Ирину — потерял голову.

Розы, ужины и — предложение руки и сердца!...

Потом, когда они поженились, правда, выяснилось, как зачастую здесь бывает, что у него не в порядке с головой.

Но это уж потом.

А вообще, видите, как брачные агентства в Италии работают? Антонио обратился — и на тебе — Стелла; и вот уже у них и ребёнок подрос, и открыли они, взяв заём, похоронное бюро, и в течение первого года удалось им похоронить уже двух человек. Один, говорят, ещё не заплатил за похороны (родственники не заплатили); и с начала этого года — ещё двух; и это уже — прогресс, потому что в районе есть сильная конкуренция в этих делах, а умирают редко...

И цветы на кладбище продают всей семьёй.

А Ирина обратилась — и дали ей Агостино. И всего — навсего пятьдесят баксов.

Историю их совместной жизни тоже рассказывать не хочу — сокращу; да и неважные они персонажи, проходные. Упомяну только, что и там комичного было немало — и всё на почве ревности.

Смакина выезжала из дома на машине, а муж её — следом за ней на мотороллере, и гнался за ней по Пескаре, а она, маневрируя в городском движении, пыталась от него оторваться; и так они кружили подолгу...

А поскольку Агостино был аутолезионистом — напомним: тот, кто сам себе наносит травмы — то за время их супружества он нанёс себе от ревности и злости множество разных повреждений: сломал себе руку(ударив об стену), ногу(прыгнул с крыши) и голову(об сервант).

Как — то раз из протеста, от безденежья и отчаянья, Ирина даже завела себе любовника, богатого предпринимателя; но только жизнь начала было налаживаться и меняться к лучшему — не повезло: богатый предприниматель, будучи в преклонном уже возрасте, за пятьдесят — умер.

Пришлось вернуться к плотнику — аутолезионисту. Так по сей день и живут: Ирина, Агостино и их сыновья — одногодки.

Но это всё — лишь предыстория. История сама — о том, как эта Смакина Ирина внесла разлад в нашу семью; в мою, то есть, актуальную семью, в которой, как вы знаете, не все себя хорошо чувствуют; и так сидим все как на пороховой бочке — не хватает лишь того, кто запал поднесёт...

 …………………………………………….

Одним прекрасным летним вечером продавала я бижутерию на приморском бульваре Пинето бедным отдыхающим. (Богатые на Адриатике не отдыхают, едут на курорты Сардинии).

Приезжает Ирина и предлагает мне помочь, и я с радостью соглашаюсь, потому что Марчелло, как обычно, ушёл к себе в агентство смотреть бега, "играть в лошадей", а людей было много, гораздо больше, чем в последнее время; теперь и помощь уже не требуется...

И так эта продажа бижутерии её увлекла, что она никого не видела и нe слышала. Да и шумно было — музыка доносилась из двух — трёх точек неподалёку. В этом шуме и суматохе никто не услышал треск мотоцикла и не заметил, как прибыла важная персона, один из персонажей классической итальянской комедии — Буратино; а попросту — брат наш, Рино Коцци...

Приехал на одном из своих четырёх коллекционных мотоциклов, снял каску, встал в стороне и обиженно губы поджал. Выразил недовольство.

Длинный нос навис над губой, углы рта и косматых бровей смотрят вниз; голова большая, шея толстая, живот выпирает. Руки и ноги хилые, тонкие... Подошёл, поздоровался. Увидел Ирину.

У неё было — всё наоборот. А противоположности притягиваются.

Шея тонкая, верх изящный, худой, ноги и особенно мягкая часть — уже не худые, очень объёмные, и белые брюки в ночи это подчёркивают...

Блондинка, на голову выше Рино...что тут сказать? Куда к чёрту! (Выражение моей бывшей свекрови. Она, когда видела по телевизору композитора Яна Френкеля, говорила, качая головой восхищённо и недоверчиво: "Здоровый мужик!...куда к чёрту!")

У Рино за годы с Марией, женщиной маленькой, смуглой и плоской, ушастой и немного косоглазой, развились комплексы. То есть, развился болезненный интерес к другим женщинам. Особенно к иностранкам, о лёгкости и доступности которых ходят легенды.

Охоте на них он посвятил практически весь свой досуг.

Как только жена уйдёт на работу, а дочка в школу, Рино — гулять...Бродит весь день по Пескаре и ждёт удобного случая. Но что — то легенды легендами, а случай всё не предоставляется.

То ли ловец он неумелый, неловкий, то ли иностранки эти — какие — то странные...Вроде и доступны — а ни одну ещё не удалось увлечь; и продажны — а ни одну ещё не подкупил. И опять же, ограниченность денежных средств. Мария на хозяйство ему деньги даёт, на мелкие расходы — даёт, а на женщин, естественно, не даёт; ей такое и в голову прийти не может.

Оттого и страсть его к женщинам стала — сродни ненависти...

Например, в его доме, жаловался он много раз, этажом выше живёт "красивая русская девушка"(узбечка), и по вечерам приходит к ней один — "старый, брюхатый"(Буратино имитирует его походку). Как может такая красивая девушка встречаться с таким старым?! — негодует Рино — моралист. Только за деньги!...Иначе: почему не встречается вместо этого с ним, "молодым и красивым" соседом?!

Вздыхает.

Он этих девушек решительно осуждает и презирает.

Не хватает ему личного шарма, а он считает — денег ему не хватает.

Эх, были бы деньги!...Заменили бы личный шарм.

И так стоял Рино возле моего прилавка, болтая о том — о сём и продолжая меня отвлекать.

Сначала вроде ему нужен был брат, Марчелло, но идти искать его в указанном направлении он не спешил; стоял и щурился на большой белый силуэт...Прогнать его было неловко и невозможно — родственник, как — никак.

И я представила ему Ирину: вот, мол, брат Марчелло, а это — Ирина.

Смакина ему кивнула, окинула беглым взглядом и продолжает мне помогать с продажей. Видимо, не заметила ничего интересного; маленький нервный мотоциклист с усиками, похож на предателя...Из — за шума толпы она его слышать не может, а он меня всё время о ней расспрашивает, справки наводит:

-          А кто её муж? Чем занимается?...А рога она ему наставляет?...

-          Вот этого я не знаю, — пожимаю плечами. — Об этом мне ничего не известно.

-          Холодная она какая — то, — неодобрительно кривится брат.

-          То есть? — спрашиваю.

-          Не говорит! молчит всё, насупилась. Я русских много в Пескаре видел — и все такие, суровые, не улыбаются...Почему?

-          Да нет, Рино, — говорю я. — Она мне видишь, как помогает? Сконцентрирована, занята с покупателями, и в отсутствии Марчелло это мне очень кстати. А то, что не разговаривает — понятно; о чём ей с незнакомым человеком говорить?

Кстати, о помощи: одно время и Рино помогал Марчелло с бижутерией, но только за десять процентов выручки.

 - Ты вот — не такая угрюмая, — настаивает брат.

 - У всех — разный жизненный опыт, — оправдываюсь, — может, у меня он был более радостный и весёлый, потому что я в тяжелых ситуациях не побывала, а другим пришлось, видимо, кое — что пережить — оттого они и серьёзные...

-          Может, и так, — упрямится Рино, — но она мне даже в лицо не смотрит!..

-          Ну, — смеюсь я, — значит, ты её не заинтересовал. Бывают случаи необъяснимой симпатии, антипатии...или твой вид не вызывает доверия.

-          Да?... — искры интереса в глазах Буратино. Это объяснение нравится ему куда больше. Он любит, когда говорят о нём и, в частности, о его внешности.

-          Конечно! Ты — в образе злодея, портье — вруна, мужчины — интригана...такому нельзя верить.

Он польщён. Глаза светятся удовольствием.

 - Может быть, усы?... — он прикрывает их рукой.

 - Да, и усы тоже. С ними ты — характерный персонаж, зловещая фигура. Негодяй. Ну, ты ж знаешь — штампы кинематографа...

Кивает головой (мол, того я и добивался).

 - А без них?

 - А без них — лицо гораздо честней, наивнее.

Рино доволен своей способностью к превращениям.

Тут и Марчелло появился; обмениваются ничего не значащими фразами. Никакой радости от встречи друг с другом братья не испытывают, друг дружкой тяготятся...Внешне похожи, а в сущности — люди чужие. Каждый считает другого дураком, и говорить им совершенно не о чем.

Часто в присутствии Рино Марчелло оставляет его и уходит к соседям по вечернему базару — коммерсантам поговорить — надолго, и брата с собой не зовёт, а тот стоит бестолково возле моего прилавка, не зная, что предпринять.

Мне это совсем не нравится, и я незаметными жестами прошу его брата забрать.

 - А!.. — машет рукой Марчелло. Мол, "нужен он мне!"

Тут Ира собирается домой и, попрощавшись со всеми сразу и ни с кем в отдельности, уходит.

Рино бросает ей злобный взгляд вслед, испепеляя белую попу в ночи, и цедит сквозь зубы:

 - Даже не попрощалась как следует! Никакой культуры!...

 - Брось, Рино, — вступаюсь я, — она сказала всем "чао".

Но Рино качает головой. Обижен в лучших чувствах.

Единственной среди моих знакомых, с кем ему удалось поладить, была Марина Верденская, женщина без запросов и предрассудков. Мать троих детей и владелица пяти торговых точек, одна из наших процветающих ростовских коммерсанток.

Но это было очень давно и к большим победам никак отнести нельзя.

Впрочем, мне не было дела ни до него, ни до Ирины. Она всего лишь моя знакомая, не лучшая подруга, и ссориться из — за неё с братом — Буратино мне не хотелось.

Но на следующий вечер повторилась та же история.

Марчелло — опять из агентства следит за бегами в Эскотте и в Сиракузах; Ирина приходит помогать, и брат Рино тут как тут — все в сборе.

 - Какого хрена?! Где Марчелло?... — вроде как возмущён отсутствием брата, а сам смотрит на Ирину, которая в этот вечер — вся в голубом и ещё больше увлечена бижутерией.

Давеча я подарила ей серебряный браслет на ногу — кавильер, и она его уже носит.

 - Марчелло там же, где и всегда. — Я не выдаю "великой тайны". Они, семья, как бы " не знают" о том, что Марчелло играет. Ничего, когда — нибудь узнают. Не мешало бы им узнать, чтобы потом, в случае чего, не приписывали мне разорение "работящего и экономного" Марчелло.

 - Играет? — прищуривается Рино.

 - Не знаю, — говорю. — Я, видишь ли, занята и следить за ним не могу — поэтому не знаю.

 - Играет...играет, — делает он для себя вывод.

Ну, я и не спорю; только брат начинает мне досаждать. Неужто каждый день, то есть вечер, должна я терпеть его здесь и развлекать беседами?...Почему ему некуда пойти, кроме нас или в Челлино? Если бы помогал, как Ирина...

 - Сходи за Марчелло. — прошу я дочку. Она знает, где его искать. — Скажи, что брат пришёл.

А Ирина в это время обслуживает всю эту толпу у прилавка и, естественно, и ухом не ведёт в сторону Рино. Даже не видит, что он пришёл.

И правильно делает. Нечего на него и смотреть, сразу видно: типичный комплекс неполноценности в мотоциклетной каске, частично компенсированный манией величия.

И вот, от нечего делать, опять начинает он к ней придираться; то есть, ко мне, так как она — в десяти шагах, на другом конце прилавка, и даже понятия не имеет о том, в какой мере Рино ею недоволен...

И лишь появился Марчелло, она опять взяла свою сумку и, попрощавшись со всеми, ушла.

А брат взорвался.

 - Как — кого хрена!!...Она даже не посмотрела мне в лицо!! Ты ей скажи, что вы не в России находитесь, а в Италии, ясно?!...А в Италии так не принято! В Италии смотрят людям в лицо!...И она должна смотреть мне в лицо!!

Я немного опешила и потеряла всякий интерес к работе.

Что — что?...На меня кричат, повышают голос...

Агрессивная сущность, которую мне удаётся обычно скрыть, начала пробуждаться во мне; кровь ударила в голову, и глаза стали горячими изнутри...не говоря уже о внутреннем голосе, который нашёптывал мне о том, что со мной так не разговаривают.

Кажется, кто — то только что сказал мне, что я не в России, а в Италии?...Кажется, я ошиблась страной, и коварный абориген только что информировал меня о том, что "Это — не Америка, это — Африка"?...

Дальше я обычно превращаюсь в страшное подобие вампира или робота — трансформера: переносица расширяется и набухает, мышечная масса возрастает, увеличиваясь вдвое( адреналин творит ужасные вещи!), и в конце превращения я легко беру негодяя рукой за горло и бросаю его с нечеловеческой силой в ближайший фонарный столб или стену...

Или сдерживаюсь: самоконтроль и глубокое дыхание.

 Мой конь уже закусил удила; но я держу, держу его поводья!...

 - Что это значит — "В Италии, а не в России"? И почему она должна на тебя смотреть? — вежливо спрашиваю я. — А если она не хочет? Или занята делом?

 - Ка — ак — почему?! — захлёбывается он. Возбуждён до предела. Глядишь — сейчас яйца вылезут из глазниц. — Потому что здесь так не делается! Это Италия!

 - Ну и что? — пытаюсь воззвать к разуму.

Нарушены культурные традиции Италии, а Рино — их ревностный хранитель.

 - Вон — китайцы, а там сенегальцы. Как они, по — твоему, должны вести себя в Италии? А их женщины?...Должны перед тобой расшаркиваться, кланяться тебе?...Достаточно того, что они работают, не нарушают законы и прочее; и Ирина работает, и сегодня пришла — и мне помогает по — дружески, в отличие от некоторых тут, кто не знает, чем заняться, и крутится под ногами!

Вряд ли он понял, кого я имею в виду.

 - Да это — вопрос невоспитанности! — кричит брат на всю улицу, разводя руками и как бы призывая в свидетели всю общественность. — Не — вос — пи — тан — нос — ти!!...

 - Да уж, насмотрелась я на воспитанность итальянцев, — говорю я ему. — Тебе не нравится, когда на тебя не смотрят, а мне не нравится, когда смотрят — останавливаются вот так, открыв рот(я изображаю идиота с открытой пастью, оглядывающего Рино с ног до головы) и любуются, как в зверинце. Это по — нашему невоспитанность — глазеть на людей. Неприличное любопытство! И навязывать им своё общество, когда они не хотят.

 - Да, но вы — в Италии, и не должны забывать, что вы — в Италии!...

Я придерживаю коня — трансформера, который уже встал на дыбы, чтобы забить Рино копытами и вмять его в землю. Останавливаюсь на предпоследней стадии трансформации, дальше — уже опасно, идёт неконтролируемый процесс.

Могла бы ещё кое — что добавить. К примеру:

"Суть твоей истерики понятна. Женщина не обратила на тебя внимания, а ты считал себя самым желанным объектом в радиусе ста километров. Это обидно, но я — то тут причём?" Или: "Ваша Италия мне пока ничего ещё не подарила; ни ваша семья, ни ты лично. Я работаю, в отличие от тебя, паразита, и ни от кого не завишу. И ты мне будешь ещё указывать, куда мы в Италии должны смотреть — в лицо тебе, или ещё куда, налево или направо?..." И наконец: " А кто ты вообще такой, чтобы говорить от имени Италии? Данте Алигьери? Леопарди? Феллини? ...Хранитель традиций и культуры? Иди ты к...!"

Но посмотрела на Марчелло и промолчала. Бывали уже такие случаи, когда он, прекрасно зная, какое братец дерьмо, вдруг становился на его сторону. Теперь его реакцию нельзя было предугадать. Во — первых, проиграл в лошадей — это сразу видно. Во — вторых, смотрит в землю и ковыряет что — то в руках — цепочку или кулон — в замешательстве.

 - Смотри мне в лицо, — говорю я строго, поднимая его подбородок. Стараюсь перевести всё в шутку. — А ну — ка! В Италии...

 - Она и со мной мало говорит; только с Ольгой, — бурчит он себе под нос оправдательно — то ли, чтобы утешить брата, то ли — и сам обижен её невниманием?...

 - Мне, в сущности, наплевать, — заключаю я. Для меня главное то, что она помогала, и совершенно бесплатно. А на кого она там смотрит или нет — мне всё равно.

 - А мне тоже плевать! — не унимается брат.

Как же так? Его, итальянца, проигнорировала, не заметила какая — то русская.

 - Она себе здесь никого не найдёт! — надрывается он, забыв, что Смакина — уже замужем. — Только какого — нибудь дурака!...

Смешно, ей — богу.

 - Ясное дело, — говорю я, — если учесть, что умного найти вообще трудно. Я вот всю жизнь ищу и найти не могу. Видимо, большинство — дураки.

С этим Рино согласен: все. Кроме него (и Марчелло?...)

Теперь его ненависть к Ирине и всем женщинам этого типа перенеслась на меня.

Хорошо я беру на себя роль громоотвода, а? Главное, что никто меня об этом не просит.

Один раз я так защищала в поездке вышеупомянутую Марину Верденскую, в дальнейшем главную конкурентку в деле одёжного бизнеса, от нападок пьяного коммерсанта Пульчевского, называвшего её "обезьяной" и другими нелестными прозвищами. Закончилось тем, что он предложил мне "выйти с ним из автобуса и поговорить, как мужчина с мужчиной". Что я и сделала, хотя насчёт моего пола в тот момент он ошибался.

...Злой брат ушёл, обиженный и раздражённый. А яростный конь внутри меня всё никак не мог успокоиться. Ему даже захотелось курить; но к тому времени я уже года три, как рассталась с вредной привычкой, и к чему тогда все мучения в спортзале?...А потом — стукнуть копытами Марчелло. Почему не сказал своему брату: "Да отцепись ты, кретин! Чего ты хочешь, собственно, от моей жены?"

Потом подумала, что он боится Рино. Побаивается.

Даже если размерами он крупней, зато — трусоват. А если дойдёт до схватки — известно, кто побеждает: не самый крупный, а самый агрессивный. А в Марчелло агрессии — как в плюшевом медвежонке.

Не зря в молодости, когда Рино в семье чудил, то кусал Марчелло за разные места, то приставлял ему к горлу нож, тот — нет, чтобы дать отпор — вызывал карабинеров!...

Смех, да и только.

И почему — то росло предчувствие, что этим дело не кончится. Придёт время, и Рино ещё покажет своё истинное лицо.

Главные битвы с Буратино — ещё впереди.

 .......................................................

Итак, вы поняли, что с итальянцами всё не так просто?...

Намного проще с норвежцами.

 ГЛABA 20.

 “ ПИCЬMA ИЗ HOPBEГИИ. ЧTO CЛУЧИЛOCЬ C ЖEHOЙ ГOБЛИHA ”.

В конце апреля тролль объявился в Ростове.

Это был пожилой, с виду рассеянный и добродушный, типичный житель скандинавских стран. Бледная кожа, большой красный нос, маленький подбородок, на голове — немного седых тонких волос. Большой лоб и кривые зубы, как у всех гоблинов — троллей.

Он привёз Алине продукты питания — кучу копчёных колбас и паштетов в тюбиках — действительно думал, что здесь голодают. Ну, в случае с Алиной, он не был далёк от истины — сидя без работы, они с младенцем Тимой слегка оголодали. Я тоже была приглашена на ужин, отведать тролльских угощений.

Из вежливости хвалила, но по сравнению с итальянской едой это было, конечно, не то... что — то жирное, солёное, майонезообразное. (В чём — то итальянцы правы: по качеству продуктов они, несомненно, впереди).

Тролль всюду водил Тимофея за ручку, что — то нежно ему шептал, и это нас всех умиляло. И что самое главное, тут же ей дал деньги на оформление документов. То есть, был полон решимости с самого начала — не то, что Марчелло, с которым я билась шесть лет.

Сразу было видно: человек не привык время даром терять.

За неделю его пребывания здесь Алине удалось оформить все выездные документы.

Кроме одного: разрешения отца Тимофея на вывоз его за границу.

Понятно, что обращаться с такой просьбой к господину Горелику, и даже ставить его в известность о том, что они уезжают, никто не собирался.

( Было очень сложно объяснить Бьорну, почему; он так и не понял.) Горелик, конечно, использовал бы ситуацию для вымогания денег, а то мог бы и навредить...

Нет!

Алина искала нотариуса, который оформил бы эту, в общем, ничего не значащую, доверенность без участия "отца". Она предлагала им деньги, но нотариусы попадались или слишком честные, или очень, по её выражению, "бздливые".

(Какой чисто славянский звук — "бзд"! Где ещё услышишь? Музыка!)

Тогда в одной мастерской, где делают на заказ печати и штампы, ей за пятьсот долларов США изготовили, наконец, печать нотариальной конторы со всеми прибамбасами — и вопрос был решён.

Она упаковала весь свой скарб, включая швейную машинку, собрала Тимошу и улетела с Бьорном в Москву.

Я провожала их в аэропорту и запечатлела прощание на плёнку( и тут же была, как водится, задержана службой безопасности аэропорта " за незаконную съёмку в здании аэровокзала” с моей видеокамерой).

Алина была величественна и горда; Тимофей — прелестный малыш, точная копия своей мамы. Бьорн вёл себя хорошо и нежничал с ребёнком. Внешне он казался мне старше Алининого отца.

Больше я её не видела. Вплоть до её прошлогоднего приезда ко мне в Италию, спустя несколько лет.

Хотя из писем, звонков и э — мэйлов знала обо всём.

Сначала вести, долетавшие к нам от норвежских фьордов, были хороши: они живут в доме на горе, в лесу, где пасутся олени и журчат родники.

Муж уходит в море на месяц и приходит на две недели.

И хотя было ясно, что интимная жизнь с троллем, если она имела место, не могла доставить ей большой радости, все понимали, что "для Тимоши так — лучше", а ради блага Тимоши она была готова на всё.

Алина окунулась в обеспеченный западный быт и забыла обо всём. Так нам казалось.

В июне они уж поженились.

Как видите, выйти замуж за норвежца легко.

Но самое интересное — впереди.

 …………………………………..

...Ребёнок действовал ему на нервы уже в самолёте.

Он не сидел чинно и спокойно, сложив руки на коленях, как должны сидеть все воспитанные двухлетние дети, а беспрестанно куда — то лез, возился, двигался, шумел, бесконца всё хватал и трогал. Он мог по тысяче раз открывать и закрывать пепльницу, если в данный момент ею интересовался, включать и выключать лампочку над головой; а в гостинице, где они останавливались на день — телевизор.

Он мог свести тролля с ума.

Точно так же когда — то вели себя и его дети, пока не стал их воспитывать и учить уму — разуму. Дебелая же мамаша, как и его жена — полька, ничему не учила сына и слишком редко и несильно шлёпала его. Ну, ничего. Сейчас Бьорн пока ещё терпел — не показываться же сразу во всей красе! но потом — то уж он займётся воспитанием этого ребёнка! и сразу. Не станет ждать, пока тот подрастёт и будет уже поздно. Да и мамашу( он покосился на Алину, сидящую рядом с радостной улыбкой: "Наконец — то мы с сыном вырвались! Летим!") следует кое — чему поучить. А то — ишь, радуется! Губы раскатала. Думает — нашла дурака.

Бьорн — не дурак. У него ей придётся поработать!…

А пока он только кривился, показывая жёлтые зубы, и просил "унять" Тимофея, жалуясь на головную боль...

...В Норвегии ей понравилось всё и сразу: вид на фьорды с балкона, пасущиеся вдали олени — их можно видеть в бинокль, и чистая родниковая вода.

От чистого воздуха кружилась голова, но это не был, увы, "хмельной воздух свободы".

Она мыла, стирала и убирала весь дом, пользуясь этой кристалльной водой. Она отмыла всю грязь, включая кафельные плитки в туалете, забрызганные мочой гоблина, и загаженный за время одинокой жизни Бьорном ватер.

Она готовила, и тролль ел прямо из кастрюли, причмокивая. Пекла диетическое печенье и варила диетическое варенье — у гоблина был диабет.

Вскоре выяснилось, что Бьорна никто не посещает, и сам он не посещает других и Алине настоятельно не советует; мир полон завистников и врагов; живёт на своей горе, как отщепенец, наведываясь только изредка к родственникам, которым повёз как — то ра показывать невесту.

И родичам , представляя Алину, говорил, что она не умеет готовить( а то вдруг какой другой тролль на неё позарится!), и что в России, где он тоже ел до отвала, он встретил "такую нужду и нищету — подумать только!"

В доме у Алины "не было даже ножей и вилок, и все ели прямо руками!" А Алинин отец, "не имея кровати, спал в нише, прикрываясь газетами". В то время Алина ещё не понимала как следует по — норвежски и вежливо улыбалась, пока он излагал другим троллям свои чудовищные вымыслы, байки — это ей всё намного позже рассказали...

Когда он разделывал рыбу, невеста попросила его не выбрасывать кости — хотела сварить уху. На что, осклабившись, тролль отвечал: "Это только русские едят кости; норвежцы едят мясо". После этого Алина кое — что поняла и ни о чём таком его уже не просила...

И наконец, настал "час расплаты". Он дал ей понять, что пора бы начать исполнять и другие обязанности — обязанности супруги. Хотя фактически супругами они ещё и не были — "но, между взрослыми людьми, понятно..."

Произошла заминка. Алина была как — то ещё к этому не готова. Как — то ещё не сроднились до такой степени, чтобы...

"Ничего, — сказал тролль, — привыкнешь".

Не знаю в точности, что он сказал, но смысл был такой, что если ей что — то здесь не по вкусу, он тут же отправит её в Ростов.

Этого Алина допустить не могла. Пришлось уступить и изведать сомнительных радостей близости с пожилым норвежским троллем.

Вслед за этим и Бьорна одолели сомнения: а стоит ли ему жениться? Вдруг она не так уж проста, как кажется на первый взгляд, и хочет его ( а было бы странно, не так ли?) использовать? Tолько для того, чтобы выбраться из России?

Поразительная мысль посетила тролля.

Удивительно, что старый мужчина, взявший женщину с ребёнком, пользуясь их трудным положением, из России, именно для того, чтобы её использовать — в качестве домохозяйки, бесплатной будущей сиделки для своих детей и, наконец, матраса — не мог смириться с мыслью о том, что его также захотят использовать, хотя бы для того, чтобы выбраться из тупиковой ситуации, а?

Он, вероятно, думал, что должен вызывать у неё только любовь, благодарность и восхищение?

Но оставим эти домыслы и вернёмся к фактам.

В июне они поженились.

Надо ли говорить, что Б. — иногда мы будем его называть и так, сокращённо, Б. — тут же составил контракт, защищающий его имущество ото всяких поползновений, и не оставляющий жене в случае развода никаких шансов. Алина подписала и была довольна.

Всё же это был первый мужчина, который сделал ей предложение и на ней женился; это должно было тешить женское самолюбие. В России после тридцати лет твои шансы выйти замуж резко падают. Да и до тридцати для многих — большая проблема, вы знаете.

А в Норвегии тем временем — нехватка женщин; особенно в сельской местности, и народ не так уж придирчив к стандартам и габаритам, не избалован совсем.

И вот, новая жена тролля хотела как можно скорее освоиться в незнакомой стране. Стала изучать язык, ходить на курсы.

Бьорну такой шаг к самостоятельности очень не понравился. С кем это она хочет общаться, выучив язык? Не с соседями же и не с общественностью ближайшего городка, общаться с которыми он ей категорически не советовал, а проще сказать, запретил?...Учитывая, что там — полно врагов, пособников в деле побега первой жены.

Достаточно, если она будет объясняться с ним на пальцах, живя в изоляции, в лесном доме.

Поэтому, как только вечером она садилась за уроки, Б. звал её на кухню, где рубил топором оленью ногу, и показывал ей, "как нужно готовить". Алина умела готовить, и её раздражали эти "уроки", весь смысл которых был в том, что её место — на кухне, рядом с мужем, а не с учебниками.

В Гербен он вывозил её за покупками. Было бы лучше, ясно, вообще никуда её не возить и никому не показывать, но без провизии не обойдёшься.

Лето было прохладным, близилась осень и гардероб Алины явно нуждался в обновлении.

Муж привел её в секонд — хэнд и предложил ей там что — нибудь выбрать...

Такое начало её расстроило. Конечно, не ожидала норковой шубы и бриллиантов — была наслышана о "бережливости" европейцев — но так уж совсем?...

 После вычета всех налогов, выплат и алиментов Б. получал "чистыми" в долларовом эквиваленте больше четырёх тысяч в месяц и вполне мог себе позволить отдел готовой одежды в супермаркете. Видя непередаваемое словами выражение на лице Алины, туда он её и повёл.

Там висели "классические модели" для тех, кому за шестьдесят и тех, кто уже поставил на себе крест. Алина готова была разрыдаться, и тогда уж троллю пришлось отвести её в в другое место, где довольно недорого ей удалось приобрести приличные вещи.

Этим щедрость тролля, однако, была исчерпана. С одеждой для Тимоши дело обстояло проще: Б. решил вообще на него не тратиться. А кроме того, сделал Алине выговор за то, что Тимофей " слишком много ест и пьёт сока". На просьбу Алины устроить его в детский сад Бьорн ответил отказом: я, мол, женился на тебе, а не на твоём сыне, и платить за детский сад не буду!

Беднягу Тимофея злой тролль неоднократно предлагал "отправить домой", глумливо добавляя: "А вдруг его там папа ищет ?!"...

Чтобы Алина могла ездить за покупками и в его отсутствие, Бьорн купил ей велосипед.

Она каталась в последний раз в раннем детстве, поэтому поначалу ей пришлось нелегко. Съезжать с горы и подниматься, крутя педали, в гору, да ещё с ребёнком на запасном сиденьи — это вам не фунт изюма. Алина, весившая прилично, часто падала, заваливаясь набок вместе с велосипедом и сыном, отчего была вся в синяках...Она предпочла бы сдать экзамен на права и ездить на какой — нибудь подержаной машине — нo, как говорится, не всё от неё звисело.

Один раз перед выходом в море тролль отвёз Алину в Осло, к Лиле и Хрольфу, которые ee настойчиво приглашали. В столице, у друзей она надеялась временно отвести душу; однако, долго пробыть ей там не удалось.

Хрольф стал недвусмысленно к ней приставать, а Лиля, хоть и была приучена относиться к смене партнёров без предрассудков, вдруг что — то заревновала. Отношения затрещали по швам, и пришлось им вернуться в свой домик в лесу.

 ……………………..

Те дни, когда Б. уходил в море и оставлял их, наконец, в покое, были блаженством.

Возвращаясь из рейса, тролль начинал пить. А пил он не слабо. Потом брал ружьё и стрелял в ворон.

От выстрелов, шума и птичьих криков малыш Тимофей плакал. Он не привык и боялся; и если раньше следовал всюду за Бьорном — в гараж, в мастерскую, и особенно нравился ему маленький трактор, на котором они вместе возили дрова — то теперь его избегал, стал пугливым и плакал по ночам.

Бьорн злобно кричал Алине, чтобы она "что — нибудь сделала с ребёнком, заставила его заткнуться" — он не даёт спать. Потом опять предлагал "отправить его домой" — "папочка его, наверное, ищет"...

Несколько раз, когда Б. был сильно навеселе, она замечала, что он лезет к ребёнку в трусы. На требования "объясниться" он отвечал, что "всех отправит домой к такой — то матери". А ответ на вопрос "почему" был прост: потому что он — педофил, дорогуша.

Вы ещё не были знакомы с педофилами?...Так вот он — один из них; познакомьтесь.

 ............................................................

К счастью, Алина начала заводить знакомства в городке и расположила к себе людей. Её друзьями стали: шеф полиции Хеннеман, помогавший спасти от тролля первую жену, англичанка Трикси, другие дамы, среди них — заведующая социальными службами. Tе, кто в дальнейшем и ей помогли освободиться от тирании местного маньяка Гербе.

Бьорн был возмущён тем, что жена общается с "врагами", потихоньку ускользает из — под контроля и мало — помалу начинает ориентироваться...

Он не разрешал ей самой выходить из дома, если только не в случае крайней необходимости — для пополнения запасов продовольствия. И составил список лиц, знакомство и встречи с которыми были абсолютно недопустимы. В него, конечно, входили все вышеуказанные и многие ещё.

Руководствуясь этим списком, Алина могла теперь знать точно, кто те порядочные граждане, к кому можно обратиться за информацией и, в случaе чего, за помощью...

Пользуясь его месячными отлучками, продолжала заводить полезные связи и собирать сведения о том, как можно устроиться в Норвегии.

Работу она могла найти только после получения "оппхольда" — вида на жительство, а "оппхольд" — после того, как проживёт с мужем не меньше года.

Но год она боялась не протянуть. Жизнь в уединении, в лесу, со злобным, подозрительным, ревнивым пьяницей — троллем, к тому же, вооружённым ружьём, топором и с педофильскими наклонностями — становилась слишком опасной.

И в один очень плохой день всё решилось само собой.

Ещё раньше она заметила, что Бьорн, которого бесило, что Тимофей трогает все инструменты в мастерской, кое — что там изменил. Например, к ручному станку, не нуждавшемуся ни в какой электропроводке, при помощи клемм подвёл электрический ток. Так же были теперь "оснащены" и некоторые другие металлические поверхности; при прикосновении к ним вас основательно било током. Кроме того, шнур с оголённым концом, до которого Тимоша легко дотягивался и который убрали повыше — теперь услужливо свисал с потолка, как бы приглашая взяться за него... Алина, видя особый интерес сына, просила Бьорна убрать шнур, но он его опустил пониже.

 В городке ей сказали потом под большим секретом: Бьорн, будучи пьяным, хвастался родтвенникам, что "отучит" противного ребёнка трогать что ни попадя — и потому подключил электричество в мастерской и гараже к кое — каким устройствам.

Алина пришла в ужас. Не обрати она внимaния — с малышом Тимофеем в любой момент могла произойти трагедия.

 .............................................

Когда Бьорн вернулся домой, супруги своей не застал. Она ушла по стопам первой — в кризисный центр.

Хеннеман и прочие, ясно, пособили ей в этом деле. Возможно, для них было радостью и развлечением забирать у Бьорна жён, одну за другой — эти события разгоняли скуку провинциальной жизни...

Разьярённый муж кинулся на поиски, но никто не мог ( и не хотел) ему дать ответа.

Он грозил Хеннеману и прочим: он знает, чьих это рук дело! Он не делал жене и ребёнку ничего плохого; он любит их!

Но кризисный центр — такое место, где женщинам гарантируют безопасность и покой; поэтому адрес этого учереждения обычно не афишируется.

Тролль звонил по телефону, но Алину не подзывали. Все знали уже её историю, и симпатии были безоговорочно на её стороне.

Ей дали комнату, деньги на всё необходимое и устроили Тимофея в детский сад. Ей также были предоставлены адвокат и психолог.

То есть, стали заботиться о состоянии её здоровья, в том числе психического, о чём раньше, на протяжении тридцати восьми лет её жизни, никто не заботился...

Днём она ходила на курсы, а вечером душевный персонал центра предлагал ей выйти куда — нибудь проветриться, погулять — на дискотеку, что ли...Нельзя же целыми днями сидеть с ребёнком!

А пока за Тимошей присмотрят: накормят его, искупают.

Настала райская жизнь.

Её историей заинтересовались газеты. Была напечатана статья с фотографией( вид с затылка), где перечислялись все гонения и унижения, которым подверглась Алина. Стали звонить представители разных организаций, предлагая помощь и поддержку. Пришли письма от норвежских мужчин, предлагавших ей руку и сердце.

И наконец, позвонила одна дама из Парламента, и сказала ей, что на очередном заседании будет слушаться и рассматриваться новый законопроект, имеющий к её делу прямое отношение. Так что Алина, хоть сейчас и находится на положении "туристки", без "оппхольда", но имеет все шансы получить право на проживание в стране, как подвергшаяся психическому давлению со стороны мужа, что в Норвегии приравнивается к экономическим преступлениям.

Всё это время тролль не оставлял тщетных попыток найти её и вернуть. Он говорил знакомым, что любит Алину и не понимает, почему она ушла...

Но Алина Гербе, ободренная поддержкой общественных организаций и Парламента, вкусившая прелестей кризисного центра, не собиралась возвращаться к мужу — гоблину.

Она уже осознала себя как личность.

К тому же, за ней настойчиво ухаживал его родственник, а точнее, двоюродный брат, Рулле, с самого начала положивший глаз на пышную красавицу Алину...

Этот родственник Рулле был намного добрей, да и внешностью чуток благообразней, чем Бьорн; хотя того же типа, тех же лет и фамилию носил ту же — Гербе.

Жил с мамой на другой горе, разводил овец (опять эти горы и овцы!), не пил, не педофильствовал, не был никогда женат.

Он стал делать Алине подарки, подкинул деньжат, и на своей огромной машине для кемпинга с кроватью, кухней и всем остальным вывозил их с Тимофеем на долгие загородные прогулки. Давно, а может, и никогда, не знавшая такой заботы и ласки, уставшая путница припала к его плечу и не стала даже обращать внимания на такой пустяк, как отсутствие у него эрекции.

Всем известно, что в современном мире эрекция необязательна, это — как бы пережиток прошлого, семидесятых, восьмидесятых. Теперь есть другие способы, препараты и приспособления. А также, на худой конец, виртуальная реальность, где всё получается куда лучше и интересней.

Алина и Рулле в дальнейшем купили один такой агрегат.

Описание его устройства заняло добрую половину одного из её писем, и заставило меня сосредоточиться, морщить лоб и сопереживать....

Принцип простой: действует, как вакуумный насос. Или шприц. Состоит из полой трубки, куда вы вводите его и создаёте, оттягивая поршень, в трубке отрицательное давление. Орган, попавший в трубку, наполняется кровью, увеличивается в объёме и приобретает нужную форму.

...Той же трубки, я полагаю?...

Говорят, что это больно. Алина свидетель: она проводила эти негуманные манипуляции и эксперименты в надежде добиться какого — нибудь результата от бедного Рулле...

...Затем вынимаешь какую — то втулку, открывается клапан — и то, что получилось, можно уже вынимать.

Но, говорит Алина, ко всеобщему разочарованию, будучи извлечён, объект тут же теряет форму, обмякает и опадает.

Значит, вся процедура проведена зря...

Но Алина, слава богу, инженер, она что — нибудь придумает, я уверена; какое — нибудь усовершенствование, при помощи которого заставит эту штуку ещё послужить людям.

Да и вообще, как уже сказано, сейчас в мужчине — не это главное. Оказывается, до Алины у Рулле вообще никогда не было женщин, что неудивительно; зато, в конце концов, он остался доволен и сказал, что "никогда и не думал, что заниматься сексом так приятно!"

 ……………………..

В это время озлобленный тролль номер один, Б., подал заявление на развод.

На сепарацию, как у них это называется.(В Италии, кстати, тоже вначале — "сепарационе", а потом уж, окончательно — "диворцио").

В перечне вещей, которые он требовал у Алины назад через адвоката — уже не Хрольфа, естественно, а другого — значились: три куска мыла, крем для рук, зубная паста, туалетная бумага и ещё кое — какие необходимые принадлежности в том же духе. Алина была удивлена: час работы адвоката стоит намного дороже, чем весь этот гигиенический набор. Но, видно, Бьорна интересовали не столько деньги, сколько восстановление справедливости. Ведь он взял её из России без мыла и даже без туалетной бумаги; всем этим добром она разжилась и пользовалась в его доме, так что...будьте любезны!

Она собрала для бывшего мужа посылку, куда сложила всё по списку, и добавила от себя пакет женских адсорбирующих прокладок — могут пригодиться.

И, начиная кое — что подозревать, ревнивый Бьорн со своей горы следил в бинокль за передвижениями Рулле: куда это он направился на своей даче на колёсах? не к его ли бывшей жене?...Ах, подлец...Ну, подлец!...

 ………………………

Не бойтесь! Закончилась эта история хорошо, как в волшебных сказках.

И можно даже сказать, что добро победило зло.

Как Алина всегда говорила, "каждому даётся по его вере". Она верила — и вот...

Спустя год проживания в кризисном центре им дали квартиру; и конечно, Рулле не оставил их своими заботами. Он оплачивал даже звонки Алины в Москву известному психотерапевту, который давал телефонные консультации и советы, как справиться с последствиями перенесённого стресса...Когда она пряталась в Житомире от рэкета и господина Горелика, тоже обращалась к целителям и экстрасенсам, чтобы найти причину свалившихся на неё несчастий и бед. И выяснились интересные вещи.

Оказывается, в ростовской квартире Алины, а именно в туалете, открывался "проход в иные миры"; жаль, что я раньше об этом не знала, бывая у неё, и неоднократно пользовалась этим "Старгейтом", как обычным сортиром; а могла бы — глядишь — проскочить в другое измерение!

 И по комнате летали негативно заряженные чёрные шары.

И всё — в результате заклятий, наложенных недоброжелателями.

Естественно, полная "очистка" такой квартиры, не говоря уже о закрытии "чёрной дыры", стоила бы не дешевле, чем евроремонт.

Рулле оплачивал и приезды в Норвегию, по очереди и тайком друг от друга, Алининых мамы и папы. Они всегда — тут как тут, как только дела налаживаются...

Потом был развод со злым троллем и свадьба с добрым Рулле. Новый муж купил ей дом за полмиллиона(ур — ра!), компьютер, потом ещё один, для сына, собаку — долматина, и разрешил водить машину( гип — гип — ура!...) Чуть позже Алинина мама, шестидесяти пяти лет, тоже вышла в Норвегии замуж, за обеспеченного вдовца Трулле...А следом и двоюродная сестра с Урала приехала и тоже нашла себе мужа — молодого инженера по имени Густав.

Вот почему я советую теперь всем заинтересованным и потерявшим надежду ехать в Норвегию.

Там очень туго с женщинами; их не хватает.

Особенно в сельской местности.

Теперь Алина, как самая "состоятельная" из русских в Норвегии, занимается даже благотворительностью: занимает деньги тем, кто в них нуждается, и даже пускает к себе жить людей, находящихся в трудном положении. Жалуется в письмах, однако, что народ платит ей " чёрной неблагодарностью"; деньги назад не возвращают, с квартиры съезжать потом не хотят, да ещё и критикуют — "обсирают" — точное её выражение. (Словесно, имеет она в виду).

Только Бьорн остался безнаказанным.

Хотя всё могло пойти по — другому. Альтернативная, скажем, история.

Если нельзя было ночью подсоединить к его заднице те самые провода высокого напряжения, то ничто не мешало, пока он спит, прыгнуть на него сверху и придавить своей тяжестью — ух, брат!...как сделала недавно одна синьора в Италии.

Он умер бы точно, я вам гарантирую. Со злобным троллем было бы покончено раз и навсегда — безо всякого шума, без всяких разводов и адвокатов...В лепёшку.

Судебный медик установил бы смерть от сдавления чем — то тяжёлым. Чем? а кто его знает. Может, бревно упало в сарае.

И даже если бы выяснили, что причиной смерти послужила Алина — трудно было бы доказать преднамеренное убийство.

Впрочем, я не подала ей такую идею, боясь обидеть и быть понятой неправильно. Алина всегда считала, что я немножко над ней издеваюсь.

Но это тот выход, который безусловно выбрала бы я — ни за что не догадалась бы пойти в кризисный центр, как потерпевшая.

Характер у меня дурной, да и терпения нет. Хотя, признаю: в этом и есть глубокая мудрость — самому не суетиться, не пороть горячку. Сенсибилизировать общественность, отдаться на попечение разных организаций — для того они и созданы.

Уметь привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие.

Кстати: мне нужно этому научиться. Всегда решаю свои проблемы сама; сама себе адвокат, психолог и кризисный центр...

Почему я никогда ни у кого не вызываю сочувствия? Вот вопрос.

Hенависть, возмущение вызываю я у людей, желание строить козни — узнаете это из следующей главы, а жалость или сочувствие?...

Никогда.

Со мной, вероятно, что — то не так.

Ну вот, видите? У них в Норвегии — всё в порядке, потому они и на первом месте по уровню жизни.

Чего нельзя сказать о нас в Италии: и место — то только двадцать четвёртое, да и не в этом дело...