Памяти моей мамы, простой русской женщины, посвящается...

Между ними находился маленький хуторок Роменский, где жила моя мама Антонина Галактионовна Строганова с двумя маленькими детьми — Юрой, ему был годик, и почти годовалым Толиком. Снаряды летели то с одной, то с другой стороны. Самолёты своими бомбами разрывали в клочья выжженную солнцем землю. Бой всё ближе и ближе подходил к хутору. Мама с детьми, которые обнимали её своими ручонками, пряталась в погребе. Мама молилась за себя, за детей, за всех родных и близких, которых охватила война. Неожиданно бой закончился, так же неожиданно, как и начался. От этой тишины звенело в ушах, давило виски. Когда мама с детьми покинула убежище, солнце уже давно закатилось за горизонт, вечерние сумерки уступили место июльской тёмной ночи. На том месте, где шёл бой, раздавались стоны раненых. Кто-то просил воды, кто-то звал маму, а кто-то стонал от страшной боли. Ранены были и наши солдаты, и немецкие, все лежали рядом с убитыми. Быстро уложив детей спать, мама пошла к соседке, такой же молодой женщине. Взяв ряднушку, они вдвоём поползли по полю боя, низко прижимаясь к опаленной, ещё пахнущей недавним боем земле. Кромешную тьму разрывали немецкие сигнальные ракеты. Приходилось останавливаться, ещё больше прижимаясь к земле, или прятаться в воронках от снарядов. Наконец, они натолкнулись на солдата. Им оказался русский тяжело раненный боец. Затащив его на рядно, они поползли в хутор, волоча за собой раненого. На хуторе спрятали солдата в погребе, где недавно прятались сами. Эх, мама-мамочка, если бы ты только знала, чем мог закончиться ваш ночной подвиг...

Рано утром немецкие автоматчики шли по полю и расстреливали раненных солдат. Зайдя в хутор, требовали от хуторян «яйко», «млеко» . Те отдавали кто что мог. Порою последнее, лишь бы остаться в живых. Найди они раненого солдата, не было бы ни мамы, ни её детей, моих братьев, да и меня самого. А хутор сожгли бы дотла. Слава Богу, всё обошлось.

Шли дни за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами. Михаил, так звали солдата, шёл на поправку. Народные средства и заботливые руки женщин сделали своё дело и поставили его на ноги. А зимой 43-го, когда под Сталинградом немецкие полчища были разбиты, и наши войска широким фронтом пошли в контрнаступление, выздоровевший Михаил ушёл вместе с войсками красной Армии освобождать город Ростов. А вскоре на хутор маме пришло письмо с фронта от Михаила. В письме он благодарил маму и её соседку за своё спасение, за своё второе рождение, обещал бить врага до последней капли крови. Больше никаких вестей от Михаила не было, как он закончил свой жизненный путь неизвестно.

Закончилась война, люди приступили к мирной жизни. В начале 50-х годов родился и я, а став уже подростком, эту историю услышал от отца. Мама на все мои вопросы отнекивалась, говорила: «А что рассказывать, жила как все». О своей маме, о её героическом поступке я рассказывал своим детям, их у меня трое. Старший два года назад умер, прожив всего 48 лет. Двое других — сын и дочь, слава Богу, живы и здоровы. Работают, имеют хорошие квартиры, всем обеспечены. Подарили мне двоих внуков и двоих внучек. Им я тоже рассказал о их прабабушке. Зачем? А чтобы помнили. Чтобы рассказывали о страшной войне, постигшей нашу страну, да и всю Европу, о мужестве наших солдат, о героических поступках таких вот простых русских женщин, которые, не думая о подвигах, о славе, рискуя своей жизнью, спасали солдат, помогали фронту.

Рассказывали своим детям, а их дети своим, чтобы никакое западное вороньё не посмело исковеркать нашу историю. Чтобы не касались своими грязными лапами истории нашей страны.

Уже давно нет моей мамы, прожившей 93 года и тихо ушедшей от нас — так же тихо, как и жила. Нет и моих братьев. Из старшего поколения осталось нас двое — невестка, жена старшего брата, и я. Нас окружают вниманием и заботой дети, племянники и племянницы, внуки и правнуки, вся наша большая семья. С высоты прожитых лет я всё чаще и чаще вспоминаю свою жизнь, и всё чаще и чаще прошу прощения у своих родителей, у своей мамочки. Когда они были живы, я думал, что они всегда будут со мной, будут помогать своими наставлениями и никогда-никогда не умрут.

Какими молитвами можно вымолить прощение за те детские шалости, за переживания и горести, за те бессонные ночи, когда я болел, а она не отходила от моей постели, за те слёзы, которые она проливала, оттирая мои «цыпки» на ногах, за те слёзы и горечи, которые я доставлял в детстве?.. Вспоминается такой случай — приходит ко мне мой сосед и закадычный друг Гена Голубев и предлагает залезть к его бабке в курятник, набрать яиц, отнести в магазин, благо, он находился в 70 метрах от хутора, и наконец-то наесться вволю всяких сладостей — конфет, печенья, вафель, и, конечно же, запивать всё это знаменитым советским ситро. Сказано — сделано. Находясь в курятнике, мы обнаружили, что в наших шароварах совсем нет карманов, зато есть резинки, плотно облегающие щиколотки. Осторожно уложив по самые колени яйца, мы, широко расставив ноги, медленно двинулись к магазину, придерживая руками верхнюю резинку шаровар, дабы не сползли они окончательно вниз. Шли медленно и спокойно, чтобы никто не мог догадаться, что у нас в шароварах яйца. Всё было бы хорошо, если бы не раздавшийся сзади топот и крик Генкиной бабушки: « А то я вас щас. Ну погодите ужо, окаянные!»

Мы с Генкой, позабыв о яйцах, не договариваясь, разбежались в разные стороны. Не знаю, сколько глазуний и омлетов моментально потекли из под резинок по ногам, заливая сандалии. Часа через два мы нашлись с Генкой на берегу речки Куго-Ейи в камышах. Подождав немного, мы поняли, что погони больше нет, и можно привести себя в порядок. Кое-как отмыв шаровары и сандалии, мы искупались сами. Сидя на берегу, решили, что домой больше не пойдём. Родители нас не понимают, за малейшую провинность лишают сладкого, да и вообще, от них нет никакой жизни. Но в сумерках комары нарушили наши планы. Изрядно покусанные кровососами, мы пошли домой сдаваться. Я шёл и думал: «Хорошо, если меня встретит отец, порки, конечно, не миновать, но отец наказывал меня поджаливая». Он говорил: «Петька, неси ремень». За шифоньером на гвоздочке половина офицерского ремня, на котором отец правил свою опасную бритву. Я приносил, становился к нему спиной, он хлестал меня ремнём, а я должен был считать удары.

Хлестать, конечно, громко сказано, это было похоже на назидание, чем причинение физической боли. Мама же придерживалась совсем других правил. Порола, так порола. Но моим мечтам не суждено было сбыться. На пороге стояла мама. Вид у неё был неласковый, даже очень неласковый. В одной руке она держала лозину, другая была свободной, но пальцы шевелились в ожидании чего-то. « Лозина — подумал я — такая тоненькая. Что от неё будет». Свободной рукой мама взяла меня за волосы, а лозина-хворостина приступила к своим обязанностям. Поначалу я был удивлён, с какой скоростью появлялись кроваво-красные «пиявки» на моём теле, но потом жгучая боль и мои крики: « Ой, ой мамочка. Ой, ой родненькая. Ой, ой так я больше не бу-ду-уу!» Мама не обращала внимания на мои вопли, продолжала вести воспитательную работу.

Я крутился вокруг неё, как уж на сковороде, а она объясняла мне как нужно вести себя, и что такое хорошо, и что такое плохо, как нехорошо лазить по чужим курятникам и воровать яйца, как плохо не слушаться своих родителей, позоря их перед хуторянами и ещё много чего «как». Устав от делов праведных, мама отбросила предмет порки в сторону, прижала мою голову к своему животу, и мы дали волю своим слезам. Я от боли, а мама от жалости ко мне. Успокоившись, я попросил прощения у родителей, пообещав слушаться и никогда-никогда не огорчать их. Я лёг спать в надежде, что всё образуется, и я проснусь совсем другим человеком. Ага, щас! Проступки и наказания следовали одно за другим с какой-то невероятной последовательностью. Однажды папа позвал меня и сказал, что я уже большой и он порку заменит стрижкой под «котовского» т.е. налысо. Эту процедуру с удовольствием проводил дядя Тимоша, папин свояк и муж маминой сестры, своей трофейной немецкой машинкой. После стрижки, обращаясь к моему папе, он неизменно повторял одну и ту же фразу: «Генка, волосы расти не будут, если мы их не обмоем». На столе появлялась бутылка « Московской», закуска и папиросы «Беломор-канал». Потом они долго вспоминали войну и говорили о хорошей, мирной жизни, какая нас всех ожидает, и что мне и таким же мальчишкам повезло не видеть этих ужасов войны. Когда дядя Тимоша ненадолго оставался без «левой» работы, а выпить хотелось, он подзывал меня и науськивал какую подлость я должен совершить.

Я понимал, что это нехорошо, но любовь к этому человеку, к моему дяде, была сильнее любого наказания. Дядька не прочь был выпить чарку-другую водки за буйный рост моих волос. С тех пор кличка «Лысый» ко мне приклеилась наглухо.

Но, несмотря ни на что, я выучился, отслужил в армии, женился. Своя семья и работа требовали всё больше внимания. Встречи с родителями не так часты, как хотелось. Хотя все значимые праздники мы старались отмечать у родителей, особенно 7 ноября, мамин день рождения.

Прошло много времени, а я до сих пор прошу прощения у родителей за то, что мы мало были вместе. Я знал, что они каждый вечер, сидя у окна, вглядывались на дорогу, ожидали кого-то из нас. Не едут ли их дети, не идут в гости их внуки. Простите, простите, простите! Вспоминаются строки одной песни:

Жизнь одна и мы по ней летим,

Раскрывая крылья на удачу,

Что имеем в жизни — не храним,

А потерявши — плачем!

О героическом подвиге моей мамы я рассказывал своим детям, потом внукам. Теперь вот вам поведал. Зачем? А чтобы помнили, чтобы рассказывали своим потомкам о страшной войне, постигшей нашу страну, да и всю Европу. О мужестве наших солдат, о героических поступках простых русских женщин, которые не думали ни о подвигах, ни о славе, рискуя своей, и не только своей жизнью, спасали солдат, помогали фронту. Как здесь не вспомнить строки писателя Константина Симонова писавшего: « Надо ли вообще вспоминать о войне? Некоторые говорят, что не надо. Я думаю, что надо. Надо помнить до тех пор, пока человечество не в состоянии будет сказать: мы не только не хотим войны, мы сделаем всё, чтобы её не было «и её не будет».

В этот день можно будет перестать вспоминать о войне, которую мы тогда назовём последней, не только потому, что нам хочется назвать её так, но и потому, что мы будем убеждены, что это действительно так.

Надо передавать из поколения в поколение всю историческую правду о нашей Родине, чтобы никакое западное вороньё не посмело бы исказить нашу историю. Чтобы не касались они своими грязными лапами истории нашей страны.

Будем всегда помнить наших родителей. Пусть память о них останется в сердцах на всю жизнь. Желаю всем мира, добра и благополучия.

П.СтрогАнов, х.Болдиновка,

Гуляй-Борисовское сельское поселение.