Русская в Абруццо - лосось среди мерлуццо

“Mi scappa la pipi, mi scappa la pipi,

Mi scappa la pipi, papà,

Io non ne posso più, mi scappa la pipi...

Papà, la faccio qui!”*

-звучит музыка из телевизора в больничной палате.

Виктория Сильвстедт, американская шоу-гёрл, совсем недавно в Италии, спрашивает у ведущего:

-Что это за песня?

Энрико Папи, телеведущий, ей отвечает:

-Одна из итальянских песен...

- Замечательная!- хлопает Виктория в ладоши.- Bellissima!

Балерины танцуют в бикини.

Я переключаю канал- кажется, дед заснул... На другом, местном канале- вчерашний концерт на площади в Атри. Популярнейшие Джорджоне и Донателло; эти двое в последнее время- желанные и высоко оплачиваемые гости на любом провинциальном празднике; то ли куплетисты, то ли- авторы-исполнители "народных" песен- частушек с ясным двойным смыслом и устроители неприличных массовых плясок на площадях с участием детей и пенсионеров.

"Всё скачет и скачет, танцует моя лошадь,

Подолгу, часами, она резвиться может.

Плясать и резвиться она не устаёт:

Направо, налево, вперёд- назад- вперёд!"

"Обмякла, обмякла, ослабла моя лошадь;

Как раньше резвиться, скакать уже не может,

Стареет коняка и стал уже не тот;

Обмяк он, ослаб он и быстро устаёт!..."

Казалось бы, там, где звучит беззаботная музыка, где поют такие вот глупые песни, все радуются и веселятся- никто не должен болеть и умирать.

И однако, Дарио лежит в больнице, худеет, и после повторной колоноскопии, во время

которой, он говорит, "испытал родовые муки"- у него обнаружили опухоль кишечника, а затем, методом магнитного резонанса- и метастазы повсюду. Насколько лучше был

…............................................................................

*“MHE XOЧETCЯ ПИПИ',MHE XOЧETCЯ ПИПИ',

MHE XOЧETCЯ ПИПИ', ПAПA'!

Я БOЛЬШE HE MOГУ, MHE XOЧETCЯ ПИПИ',

УПИCAЮCЬ CEЙЧAC, ПAПA'!”- (ПEPEBOД ABTOPA)

"лёгочный фиброз!"

Теперь его готовят ко второй операции, чисто паллиативной, чтобы избежать кишечной непроходимости и, как нам образно объяснили врачи- "не лопнуть", "не взорваться". Не знаем, хотим ли мы, чтобы он перенёс эту операцию и продолжал мучиться, или...

...не знаем.

За стенами больницы жизнь шла своим чередом, была середина июля.

Дарио операцию перенёс и чувствовал себя неплохо.

-Болит у Вас что-нибудь?- спрашивала я.

-Да нет, когда лежу- не болит. Только когда меня сажают, — тихо и спокойно отвечал он.

Меня удивляло в нём это спокойствие, безмятежность. Знал ли он, чем болен, что у него нашли?...Он никогда об этом не спрашивал, не интересовался. Может быть- не желал знать? Лежал себе тихо, с достоинством; не плакал, не упрекал родных, как некоторые больные, которые в своём страдании становятся капризными, несносными и нетерпимыми к окружающим.

Принимал всё, что с ним происходит, как должное, с безразличием. Или стоицизмом.

Взгляд у него стал каким-то неземным, прозрачным; рассматривал что-то далёкое, за пределами нашего мира. Всё понимал, всех узнавал, но иногда стал путаться и грёзить наяву. Например, сообщили ему, что должна приехать сестра его Тина из Сан Ремо, повидаться с ним, и он отвечал с недоумением:

- А мне вся эта история с Тиной кажется странной...Тина давно умерла, сразу же после Маурицио.

Самое интересное, что "Маурицио" этого никто не знал- не было у них родственников, которых звали бы Маурицио.

Рино злился на нас за то, что у дедушки в больнице почему-то нет с собой денег; даже каких-нибудь пятидесяти евро!

- А если ему кофе захочется выпить, или ещё что?!- возмущался он.

Конечно, было досадно. Думал, что папа и в больнице, со смертного одра, когда-никогда полтинник ему протянет, сделает сыну подарок... Напрасно.

-Да какой ему кофе! Ты соображаешь, что говоришь?- Марчелло кивал на исхудавшего Дарио, лежавшего безучастно в постели. — Посмотри на него. Кожа да кости!

…………………………………

Как водится, в июле по всему побережью Адриатики- вечерние базары. Открыла и я мой прилавок бижутерии на приморском бульваре.

Как-то вечером наведался Антонио Йеццони с семьёй- спрашивал о здоровье деда. Как только ушли- Марчелло скривился гадливо.

- Ты видела этих...людей?- кивнул головой им вслед.

-А что?- не поняла я.

- Как- что? Вынюхивать пришли, узнать, не созрел ли клиент!

Тут только я вспомнила, что Антонио теперь- владелец похоронного бюро.

-Ну, может, он интересовался по-дружески...- усомнилась я.

- Нет, нет! Он и маму мою хотел хоронить, и обиделся, что я поручил другому, Ферретти. Ты что, смеёшься- доверить Антонио родителей хоронить?! Этим должны заниматься серьёзные люди. Антонио в прошлом году двоих хоронил; так один раз- не закрывался гроб, был дефективный- пришлось менять посреди церемонии, а в другой- фургон похоронный на улице остановился, пятьсот метров до церкви не доехав. Позор, да и только!...И в этот раз, если что- и близко его не подпущу, пусть обижается!

………………………

На повторную комиссию нас так и не вызвали, поэтому пришлось призывать комиссию срочным образом в больницу, к постели умирающего больного. Для подтверждения этакой срочности потребовалось брать особую справку, "Об угрозе скорой смерти", и через неделю после её предоставления(в Абруццо "скорая смерть" обычно не наступает раньше, чем через неделю), USL, наконец, освидетельствовал деда через одного из врачей отделения. В этот раз все были согласны с тем, что Дарио имеет право на "пенсию по уходу"...Жаль только, что ухаживать за ним оставалось недолго.

К тому времени он был в терминальной стадии.

Ну, и к чему тогда, вы скажете, все эти хлопоты? И оставьте старика в покое доживать последние дни. А то- пенсии какие-то, комиссии...

Как бы не так! У нас в Италии, в Абруццо, старики могут приносить пользу семье до самого последнего вздоха, и даже после. Широкую огласку получил случай, который мы видели по телевизору: сын в течение двух или более лет держал труп отца в холодильнике, и тем временем продолжал получать его пенсию...

…....................................................................................

Последняя неделя августа. На улице жара — сорок градусов; смотрю из того же окна больничной палаты.

Где-то далеко, в Ливерпуле, как раз в эти дни проходит знаменитый фестиваль. Музыканты играют в клубах и пабах, на улицах и площадях; люди поют песни и пьют пиво. Старик Пол Маккартни раздаёт автографы и поднимает большой палец вверх. По Мэтью стрит ходят, чувствуя себя подростками, седовласые битломаны...

Почему я ещё здесь?...Почему я не там, не с ними?

Даю себе зарок- добраться до Ливерпуля прежде, чем стану совсем уже седовласой, и устроить себе Magical Mystery Tour* до того, как и меня подкосит какой-нибудь недуг.

Вечером Марчелло съездил проведать отца, и остался доволен: там было прохладно, работал кондиционер, дед лежал в палате один и чувствовал себя неплохо.

На следующее утро нам сообщили, что Дарио умер.

…................................................

Первого сентября траурный кортеж двинулся по улицам Челлино.

Шедших за гробом было немного, но и не мало- человек пятьдесят; соседи, старички- картёжники из бара,просто односельчане, присоединившиеся — кто из сочувствия, а кто из любопытства.

..….....................................................................................................

* BOЛШEБHOE TAИHCTBEHHOE ПУTEШECTBИE (AHГЛ.)

Рино, Мария и Марчелло шли за катафалком, я держалась чуть сзади и сбоку- вела собаку по тротуару. Киккa старалась идти в ногу с процессией, тянула поводок; было ясно, что знает, кого там везут, в машине, боялась выпустить его из виду...Марчелло был странным в тот день: не захотел оставить дома Кикку; сказал, что она была "другом деда" и потому тоже должна участвовать в похоронах. Что ж...Если Кикка могла ему дать моральную поддержку...мы взяли её с собой. И она была, пожалуй, самым грустным и искренним "участником". Её завели на минуту в зал, где стоял ещё открытый гроб. Она заглянула внутрь, встав на задние лапы, и сразу, кажется, всё поняла: вот что случилось с её соседом по дивану, вот почему он больше не зовёт её и не гладит...Прижала уши, отвела в сторону взгляд, притихла.

Увидев реакцию собаки, стали всхлипывать пустили слезу немногие соседи, пришедшие попрощаться. Рино громко сморкался. Кристина никак не хотела приблизиться к гробу- "боялась покойников". Сидя в сторонке с Марией, играла с пупсиком, взятым с собой, чтоб не скучать. Порой начинала веселиться, рассказывая что-то маме на ухо, и это понятно в её жизнерадостном возрасте; но, одёрнутая, с досадой умолкала.

На площади перед входом в церковь все остановились. Многие пожимали руки и выражали соболезнование членам семьи. Вышел хозяин бара, куда я возила всё время Дарио. Где оставляла его играть в карты, пока ходила к врачу за рецептами, и откуда забирала его каждый раз. Он пожал руки Марчелло, Рино и Марии; а мне, стоявшей чуть поодаль с собакой, руки не пожал. Хотя именно я всегда сопровождала деда, мне почему-то соболезнования не выразили.

Может, не знали, что я тоже — член семьи? Думали- украинская сиделка?...Они вечно кого-нибудь сопровождают, и им за это платят.

Виноват был, конечно, Марчелло- в этот раз он поручил мне сопровождать собаку. И хотя сопровождать Кикку для меня всегда было делом приятным и почётным- на похоронах можно было без этого обойтись. На похоронах собаковод- не самая уважаемая фигура и должен быть в стороне. Hе может даже войти в церковь.

Ну, что ж. Это- не главное, Мы-то с вами знаем, как обстояло дело- и ладно.

Нам всё это народное признание никчему.

Собак не пускают в церковь, и так во время службы мы с Киккой остались и ждали снаружи. Зато неожиданно встретили старого знакомца, Томмазо, того самого, что чуть было не женился на моей маме. С ним была женщина в чёрном явно восточной наружности.

- Позволь познакомить тебя с моей половиной, -с гордостью представил её Томмазо, хотя казалось, что именно он, что едва доставал жене до плеча, мог быть её "половиной". Женщина в чёрном- назовём её Фатимой- была намного моложе моей мамы. Можно сказать, она была не намного старше меня.

Крепкого телосложения, она чёрной башней высилась над супругом; суровое лицо и усики под носом делали её похожей на переодетого талибана...

Весьма возможно, что это был тот самый вариант сорокалетней вдовы или девственницы. Не найдя себе мужа в Марокко, была рада выйти за "итальянского синьора", приехать сюда и жить с ним- вау!- в Челлино!

- Очень приятно! Мои поздравления!- искренне порадовалась я.

Говорить нам было особо не о чем. Мы стояли под храмом господним, не имея возможности войти: я- из-за собаки, он- по понятной причине вероисповедания Фатимы.

В дальнейшем я встречала Томмазо ещё не раз; он был не так весел и уверен в себе, как когда-то. С некоторых пор его повсюду сопровождали два рослых кучерявых марокканца- видимо, братья жены. Такие угрюмые смуглые типы в кино всегда торгуют оружием и наркотиками. В их компании он озирался беспомощно и с опаской, будто ища поддержки. "Спасите, помогите! Кто -нибудь...вызовите полицию!", казалось, безмолвно кричал Томмазо.

А может, это была только игра воображения.

Угрызения.

Прошли месяцы после смерти Дарио. Жизнь моя потекла по-прежнему.

Реализуя детскую мечту, я дважды съездила в Ливерпуль, навестила подругу в Норвегии- и всё это было прекрасно. Свободная от обязанностей сиделки, я могла, наконец, распоряжаться моим личным временем, как хочу. Не связанная дедом по рукам и ногам, казалось, избавилась от тяжкого груза ответственности.

Через год получили дедову пенсию "по уходу" и разделили её пополам с Рино. Хоть он был ни при чём, в смысле ухода- но от денег, разумеется, не отказался, а по закону ему- причиталось.

Моими стараниями Дарио сделал-таки ему последний подарок.

Прошли месяцы; но, вспоминая Дарио, я странным образом знала, что совесть моя- не на месте. А почему?...Я сделала для него многое, и может, больше, чем сделал бы на моём месте кто-то другой. Но делала всё это нехотя, считала его нежеланной обузой.

И было во мне некое потаённое злорадство: мол, вёл себя со мной по-свински, был ко мне несправедлив- а теперь, по крайней необходимости, пришёл ко мне, нуждаешься в моих услугах? Никто тебя больше не хочет?...

Было желание наказать его, преподнести урок, видеть его раскаянье и благодарность.

Мало благородства было в моих побуждениях. Или же не было вовсе.

На качестве ухода за ним это не сказывалось, и может, ему эти тонкости были до фонаря. Главное, он получал тепло, уют и трехразовое питание...Но то, что я его недолюбливаю, думаю, знал. Не мог не чувствовать.

И уж точно могла избежать упрёков и не воспитывать его, как маленького ребёнка; быть великодушней со стариком и не такой эгоисткой...

Я всегда любила собак. Забота о них никогда не казалась мне обузой.

Почему не могла я, скажем, видеть в Дарио некого старого больного пса, грязного и шелудивого, со скверным характером притом? Который никому не нужен.

Но достаточно пригреть его, накормить, отскрести, отмыть, подлечить- что ещё нужно? Еда и немного ласки- и он начинает вас привечать, лизать вам руки, вилять хвостом; и вы замечаете про себя- а ведь пёс он совсем неплохой. Не хуже всех остальных.

Хороший, может быть, пёс.

В конце-то концов, мы стали почти друзьями. Должно быть, и он узнал меня лучше, и, недоверчивый по природе, доверился мне? Стал доверять?

А эта кротость его, покорность в последние дни...

Может, мы сломали его, наконец? Подавили его характер, натуру, и он смирился безропотно и безвольно?...Терпел тиранию Рино; потом, выбирая меньшее из двух зол, отдался в руки другому тирану- мне? И вот, потерял всякую волю к сопротивлению, интерес к жизни и...ушёл, закрыв за собою дверь?

Когда вижу вмятину на диване, разгладившуюся со временем — мне почти его не хватает.

Этого взбалмошного деда, эгоиста и самодура, несчастного деда, которого никто не хотел. Я первая его не хотела, с вонючими носками и трубками в носу- ни за какие блага на свете! И всё же, ему удалось приучить меня заботиться о нём, считаться с ним, и в конечном счёте- его уважать...

…....................................................................

Какое-то время спустя приехала сестра Дарио, Тина.

Намного младше брата, внешне напоминала его, но казалась выходцем из другой семьи: хорошие манеры, правильная речь...Как сказал бы Антонио Йеццони- "почти совсем как синьора".

- Спасибо тебе за всё, что ты сделала для Дарио,- сказала она.- Мы говорили часто по телефону; и он так хорошо отзывался о тебе...Ему нравилось жить у вас. Говорил: " У Ольги я не чувствую недостатка ни в чём".

Я была тронута; честно говоря- не ожидала.

Благодарность Дарио дошла до меня с опозданием, но было очень приятно и как-то легко на душе.