НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ, МЫ ПОБЕДИЛИ!

Я отправилась проведать Ивана Григорьевича, а заодно услышать от него рассказ очевидца тех страшных, опаленных огнём войны лет, чтобы рассказать об этом и вам, дорогие наши читатели.

Родился Иван Григорьевич Шпак 25 ноября 1927 года в станице Платнировской Кореновского района Краснодар-ского края в простой семье Григория Ефимовича и Марии Автономовны.

Семья была простой, отец работал председателем колхозной артели, был ответственным, в том числе, за выдачу зерна, выполнение плана поставки. В начале тяжких для нашей страны 30-х годов Григорию Ефимовичу как-то поступил приказ — выдать всё имеющееся в артели «Заветы Ильича» зерно. Он категорически отказался, мотивируя это тем, что в закромах осталось лишь то количество зерна, которого хватит только для нового сева... Так отец Ивана Григорьевича оказался арестованным за неподчинение районным властям — запертым в колхозном амбаре. Так вот в том самом амбаре, когда мать уходила на работу, и проводил дни вместе с отцом герой нашего сегодняшнего повествования... Ничего, обошлось, отца выпустили. Вместе с ним и Ванюшу...

А до этого маленького (ещё годика не было) сынишку родители оставляли дома с его двоюродной сестрой, когда уходили на работу. Как-то та взяла да и закрыла заслонку на печи, где спал Ванюшка. Когда вернулась домой мать, Ваня уже не дышал и не плакал — только рот открывал — «угарел» на печи... Но и в тот раз откачали.

Позднее, уже в три года, упал с мостика на речке, где мать бельё полоскала. Он хорошо помнит как открыл глаза под водой, как барахтался в ней, совсем мутной, как испугался и захотел выжить, но потерял сознание... Спасли! Вновь жив остался... Хорошо, что речка Тихонькой была — в буквальном и переносном смысле...

Иван Григорьевич с улыбкой рассказывает мне о своём, кажется, безрадостном, детстве, а сам повторяет: «В рубашке, видно, родился, сызмальства везло мне. Пули свистели потом, когда повзрослел уже, а всё мимо пролетали... Везучий в общем я, Александровна, счастливчик! Вон какую жизнь прожил...»

После происшествия в артели и ареста отца, семья Шпак решила переехать из Платнировской — собрали вещи и отправились в город Батайск. Там сняли жильё, отец устроился на работу в Ростове, ездил на электричке. Казалось, жизнь наладилась. Но скорое несчастье поджидало совсем рядом — отец погиб под колёсами маневрового поезда, возвращаясь с работы... Ивану тогда было шесть с половиной лет. «Сиротинушка ты моя!» — плакала над Ванюшкой мама...

В первый класс пошёл в Батайскую школу, что была рядом с домом, где Шпак снимали жильё. Учиться нравилось. Очень любил свою первую учительницу — Александру Ивановну. Её фото по сей день бережно хранит. Тогда мигом пролетели шесть лет...

А потом наступило 22 июня 1941 года... «Сначала все с какой-то «холодцой» встретили известие о нападении, все думали: вот сейчас-сейчас наши всех немцев разгромят! Да не тут-то было...» — посерьёзнев, рассказывает мне Иван Григорьевич.

В сентябре, естественно, в школу уже никто не пошёл, так у Ивана Григорьевича на начало военного времени значились шесть классов образования. И справка для военкомата потом имелась. Только в справке той чёрным по белому кто-то написал: был не учеником, а учителем (!) шестого класса школы города Батайска. Опечаточка такая вот вышла! И опять повезло Ивану Григорьевичу с опечаточкой — попал служить не в рядовой состав, а сразу разведчиком...

Но это было несколько позже, сначала, в сорок втором в Новолеушковскую немцы пришли. Туда Иван с матерью уехали, когда немец взял Ростов в первый раз. Тогда, в конце сорок первого, фашисты заняли Ростов с севера, а через Дон перейти так и не смогли... Бомбили, помнится ветерану, сильно. В память Ивана Григорьевича врезались громкие канонады и зияющие огромные воронки между Доном и Батайском, наполненные жижей... Мальчишки во все глаза смотрели на воронки от тех бомб, а какой-то мужчина тогда произнёс: «Смотрите, смотрите, ещё насмотритесь — в каждом дворе такие будут...»

Немец в тот раз перейти Дон так и не смог, отступил. А в Батайске, обороняя, стояла наша эскадрилья. Тринадцатилетний Иван вместе с одноклассниками рвал руками траву и укрывал самолёты этой самой травой... А во дворе стоял подвал, вокруг которого рядочком были уложены дальнобойные снаряды... Вот такие вот острые воспоминания...

Семья Шпак собрала вещи и переехала к родственникам в станицу Новолеушковскую Краснодарского края в июне сорок второго, когда получили письмо от сестры матери Ивана Григорьевича. Она писала: «Приезжайте, пожалуйста, ко мне. Будем помирать лучше все вместе!» Было у неё пятеро детей...

Фашисты взяли Новолеушковскую без стрельбы. Тихо вошли в станицу и всё... Ходили по кубанской станице «хозяйвами». Пришли как-то и во двор, где жили Иван с матерью и тёткиной семьёй. А по двору ходило всё имевшееся хозяйство: три курицы и петух. Петух был большой, красный, с залихватским гребнем.... Один немец взял свою винтовку, передёрнул затвор и направил на петуха. Четырнадцатилетний Иван не удержался, кинулся на того немца с криками: «Нет, нет! Не надо!» Фашист с ухмылкой перевёл дуло с петуха на лоб Ивана... Помнит и сегодня Иван Григорьевич то чёрное дуло у своих глаз... Но снова повезло! Передумал немец! Стрельнул в петуха, тот подпрыгнул и упал замертво... Немец его — подмышку и восвояси. А Иван наш снова жив остался...

Немцы стоять в Новолеушковской стояли, но не зверствовали: станица была казачьей, казакам немцы «припомнили», как те против советской власти в Гражданскую воевали, а потому высшее командование приказало казаков не трогать... Но «прыткие» были в самой станице... Хорошо помнит Иван Григорьевич, как предатель по фамилии Шилкин с бандой сообщников выкопали яму огромную, с комнату величиной, в лесополосе и объявили коменданту станицы, что сами постреляют больно преданных советской власти, на своё усмотрение, коль немцам не дозволено. И список нужный составил даже, своей рукой... Благо, немец-комендант законопослушным оказался, не разрешил: «Не время сейчас. Вот под Сталинградом разберёмся, тогда...» Так и не разобрались, к счастью! А новолеушковцы многие живыми остались... «Яма та, несостоявшаяся могила, до сих пор сохранилась, сам видел, когда в станицу ездил» — рассказывает мой собеседник...

Когда наши уже вступили в станицу Новолеушковскую, то тоже по-тихому вошли, без боя как-то. Дом, где жили Иван с матерью, стоял на краю станицы. Ночью — стук в окно. Наши пришли, красноармейцы! Разведка. Спросили, где немцы стоят. Ваня указал на другой край села, к речке... Луна, помнит мой рассказчик, стояла в небе огромная, во всё окно! Та февральская ночь сорок третьего была морозной и тихой...

А утром немцев в станице уже не было.

Немцев-то прогнали, но война продолжалась... Голодно и холодно было, край! Мальчишки, вместе с ними и Иван Шпак, привязывали к поясу мешок и отправлялись на поиски чего-нибудь съестного. Шли к элеватору. Там шла отгрузка зерна для фронта, для Сталинграда. Мальчишки нанимались разгребать зерно по вагонам, работали весь день, а ночью получали в свои мешки за работу по ведру зерна. Каждому — по вагону. Каждому — по ведру...

Так пришёл сорок четвёртый. Ивану минуло в ноябре сорок третьего шестнадцать. Пора было в армию собираться. Поехал он в Батайск, где на воинском учёте стоял, там — повестку вручили. На следующий день — в Советскую Армию. Росту в Иване было 146 сантиметров да весу 40 килограмм...

Попал в миномётный батальон. Помните про справку про «учителя шестого класса» выше читали? Справка есть справка. Командование поверило бумаге с печатью — отправили Ивана служить разведчиком. В военную часть, что стояла в Армении. Пока до части ехали (осень сорок четвёртого стояла холодная), а Иван босиком совсем был. На одной из станций — в Тбилиси — замёрз больно — попросил погреться. Поднялся по лестнице в штаб какой-то. Там дым коромыслом. Открыл Иван банку тушёнки американской, съел две ложки, разморило его, согнулся у печки да и заснул... Тем временем сослуживцы уж дальше отправились. А наш всё спит. Подошёл к нему сержант, толкает:

- Как твоя фамилия?

- Шпак.

Тот — в списки смотреть.

- Меня нет в этих списках.

- Нет? Так будешь...

И остался Иван Григорьевич служить при том штабе телефонистом... Снова повезло ему. «В первую очередь, повезло потому, что я попал в команду! Друзья у меня хорошие появились тогда», — вспоминает Иван Григорьевич.

В той военной части и День Победы свой он встретил! Ему ещё тогда и восемнадцати не исполнилось. Построил всех начальник части, объявил, что Германия капитулировала. Радости было! До слёз! Кончилась-таки война проклятая...

Думали все тогда, что домой отправятся, ан нет! Ещё шесть лет отслужил Иван Григорьевич в армии, дослужился до командира батареи, старшины роты, демобилизовался лишь в 1951-м. Только уже с Дальнего Востока, где оказался летом 1945-го...

Демобилизовавшись, вновь Иван Григорьевич в Батайск отправился. Пошёл в седьмой класс вечерней школы, стал работу искать. В школе ФЗО комендантом немного поработал, а потом, попав под сокращение, стал милиционером. Да так и отдал милицейской службе сорок лет. Подряд. «Был инспектором уголовного розыска по раскрытию хищений грузов из вагонов и контейнеров транспортной милиции на Сальской ветке. Вот и весь сказ», — снова улыбается мой собеседник.

Был ещё брак счастливый в жизни Ивана Григорьевича. Поженились в 1952-м — тоже с приключениями...

Познакомились в 1952 году в станице Переяславской Брюховецкого района опять же на Кубани. Пошли вечером с другом-фронтовиком (всю войну со своей гармошкой прошёл!) гулять, в кино сходить, а девчат нет нигде. Да и клуб, где кино показывали, закрыт. Друг говорит: «Слушай, Вань, все ж сегодня в церкви на всенощной — завтра Пасха. Пошли туда!» Иван сначала отказывался, потом согласился. Заходят, там прямо у входа — три дивчины стоят. Крайняя слева больно понравилась моему собеседнику. Там же, в храме, назначил ей свидание на утро. Пришла. Сказалась Марией. Как мама...

Встречаться долго некогда было. Адресок взял, чтоб письма писать, пообещал осенью вернуться. Стали переписываться (переписку до сих пор хранит мой рассказчик). В одном из писем назначил чётко: «Приеду двадцать четвёртого ноября. За тобой. Будь готова!»

Приехал как обещал.

- Я, вижу, никто здесь никуда не собирается... Ты с работы, Мария, рассчиталась?

- Нет, не рассчиталась... Думала, не приедешь... А ты як сказал, так и сделал, дивись...

- А я брехуном никогда не был...

Тёща отдавать дочь без росписи в ЗАГСе отказалась. Обошли всю округу — расписаться без местной прописки было нельзя. «Ладно, — согласилась тёща, — без свадьбы тогда не отдам». Так сгуляли свадьбу... И прожили в любви и согласии без малого шестьдесят семь лет, троих детей вырастили. «Не поверишь! Мы ни разу с ней не поругались, ни разу не заспорили... Скажешь, так не бывает... Бывает! Повезло мне и с моей Марией Михайловной...» — погрустнев, рассказывает овдовевший в прошлом году Иван Григорьевич...

Не болейте, ветераны! Живите долго-долго!