Pусская в Абруццо - лосось среди мерлуццо.
Благодарю моего мужа, который
каждый день культурно обогащает меня
своими мудрыми высказываниями
и правдивым историями.
Без таких, как он, жизнь в Абруццо
была бы менее весёлой.
(Aвтop)
ГЛABA 1.
MИPHOE УTPO B AБPУЦЦO.
.
Рано-рано утром, как только встанет солнце, всё просыпается в Абруццо. Медленно и неспешно, как всё, что делается в Италии, приходит новый день. Солнце встаёт над холмами, освещает плоские крыши, согревает пляжи и огороды. И котят, и утят, и жучков, и паучков, и даже рыбок с моллюсками в Адриатическом море. Просыпаются дети и взрослые, которым пора на работу, a перед работой они обязательно выпьют по чашечке кофе.
Уже на ногах Марчелло, экспресс-курьер "Бартолини"; надев свою красную с чёрным форму, пошёл заводить красный фургон- к семи он должен быть на работе.
Готов и Романо, базарный торговец, заправил огромный живот в штаны; то, что скрыто под животом, он может видеть лишь в зеркале- увы!...Впрочем, и так довольный собой, глянул в зеркало вновь и подкрутил игриво усы. Мама сварила Романо кофе, но тот не успевает, торопится. Попозже, в баре, он наверстает упущенное.
И всё вокруг, освещённое и согретое солнцем, начинает вдруг источать аромат: запахи кофе, цветов и моря. Их разносит утренний ветерок.
Но не только приятные запахи можно унюхать в этих краях. Проснулся в свой норе Лучано Босика, он же — Скрофетто; на серые пряди немытых волос надел свою войлочную шляпку. С виду похож на бомжа, а на самом деле — продавец рыбы. Передвигаясь мелкими неверными шажками, как Оззи Осборн по сцене, идёт в ванную. Там у него, вместе с замоченными грязными штанами, оттаивают коццэ и вонголи- моллюски, которых он купил вчера в замороженном виде, а теперь разморозил, полил солёной водой и будет с утра продавать, как свежих- только что из моря. Штаны пропитались запахом рыбы, ракушки — запахом штанов; но хозяйки об этом не знают, есть и такие, что покупают ещё у Скрофетто. Не так давно одна синьора, однако, засомневалась:
- Лучано, а что это у тебя за рыба? У неё уж и глаз нет...
- А что, она должна газету читать?!- отвечал раздражённо Скрофетто.
К тому же, моллюскам грязные штаны -нипочём. Они, "санитары моря", кое-что и похуже видели.
Воду у Лучано давно отключили за неуплату, а в унитаз вообще заглядывать не будем- там ужасное зрелище. Уже по запаху можнo обо всём догадаться. Да Скрофетто в гости к себе никого и не зовёт- к нему заходят только избранные и проверенные люди, которым, как ракушкам, вся эта вонь не страшна. Скрофетто наш- горький пьяница, но многие ему сочувствуют и жену его бывшую — не поверите- осуждают за "легкомыслие". Как могла такого хорошего парня бросить?! Бабы эти. Cazzi им нравится менять — вот что. Так приятели Скрофетто (что в переводе -"Хрюшка" или "Свинюшка") между собой рассуждают.
Вернёмся, однако, лучше к сладостным ароматам- мммм... утренний кофе! На кухнях Абруццо скворчат кофеварки. Кто экономит- пьёт кофе дома; но дома он, как ни странно, никогда таким, как в баре, не выходит... Кто может себе позволить — с утра направляется в бар. Там разворачивает местную газету "Centro" и, жуя бриошь, комментирует:
- Безобразие, да... Hепорядок... дерьмо!
Потому что в журналах только о безобразиях и пишут: кражи, изнасилования, самоубийства...Крадут и насилуют, в основном, иностранцы, а руки на себя налагают- местные жители. Чему удивляться! Такая вот жизнь пошла.
Не все, конечно, с утра пьют кофе. Пока Романо съел две бриоши и принялся за мороженое, выставив живот и облизывая усы, Скрофетто успел на голодный желудок два стакана беленького винца пропустить. Вторым его Марчелло — курьер "Бартолини" угостил. Курьер ещё на бомжа не похож, но уже пьёт с утра — дурной признак.
Попозже, когда разъедутся работяги, приходят перед работой служащие и старые синьоры, которые спозаранку уже в парикмахерской побывали. Синьоры, что получают приличную пенсию — за себя и за покойного мужа; у которых дома украинская или румынская прислуга имеется. Маленькие, худые, с морщинистыми шеями и скрипучими голосами, садятся за столик:
- Марилуиза! Ты что возьмёшь — капуччино?
-Я?..Э!...А ты?
- И я капуччино, хотя — постой; в тот раз, я забыла, после капуччино у меня было что-то с желудком...
- Ты должна провериться, Аннарита...
-Может, возьму эспрессо?
-И стaкан минеральной воды.
-И мне, и мне...
Бармен терпеливо ждёт; стоит над их столиком без малейшего раздражения, и не потому, что надеется на чаевые — нет. Просто ритм жизни здесь такой: всё делается неспеша, с расстановкой.
-Один эспрессо, один капуччино, — нараспев повторяет он.- Немножко какао сверху, синьора?
-А?...Нет! Какао не надо. А впрочем, ладно- посыпь, посыпь...
И погода прекрасная, солнце светит весь день, и трагедии — только в газетах и по телевидению. А так- жизнь течёт плавно и гладко. В Абруццо ничего не происходит.
Собирается на работу с утра и некий синьор лет за сорок, высокий и худощавый, голова лысо-бритая, марсианской овоидной формы. Повязывает галстук перед зеркалом в уборной; вчерашний- тот, в котором поздно с ужина вернулся- брошен зачем-то вместе с грязным бельём в биде. Надевает очки и светлый пиджак; с виду похож на клерка, служащего офиса- и это он и есть, работает в маленькой страховой фирме. Порядок у него в туалете почти такой же, как у Скрофетто- только в ванной моллюсков нет.
В восемь тридцать он уже в баре, пьёт кофе с другими такими же служащими и работниками муниципалитета. Говорят веско, почти грамотно, подражая политикам. Употребляют формальные выражения: "...несмотря на то, что процент возрос..." и "....мы этот вопрос ещё не обсуждали на региональном уровне..." Простому народу сразу ясно: большого полёта птицы. К таким в Италии иначе как "доктор", не обращаются. "Доктор" не медицины, естественно. Любой тип с высшим образованием- "доктор". Или- "докторесса".
В одиннадцать он давно уже сидит за своим рабочим столом, под календарём и вентилятором, без дела, и думает, чем бы развлечься. До обеда ещё полтора часа; работы в их офисе и раньше было немного, а теперь-то, во время кризиса, никто не хочет страховаться, и двум-трём сотрудникам нужно придумывать, чем бы себя занять. Смотрит на улицу через стекло, закрытое серыми полосками полиэтилена; видит перед собой один из самых тихих переулков тихого и захолустного Пинето.
Зарплату, сказали, опять задержат...придётся брать у тёти взаймы. Пожилая, бездетная тётя- вдова; зачем ей все эти деньги? Несправедливо. И все эти годы, проведённые за столиком в офисе, бездарно и быстро прошедшая молодость. Провинция, долги, и — никакой перспективы! А тётя ещё бодрая, несмотря на преклонный возраст, ни на что не жалуется — скорее загнётся он, чем она...Поехать бы сейчас к девочкам, на Кубу! Но опять же — деньги...
Вдруг — чу!...Как раз в ту минуту, когда он отвлёкся, расфокусировал взгляд — на тротуаре прямо перед витриной что-то новое появилось, чего секунду назад ещё не было, и вот, как по велению волшебной палочки — собачье дерьмо!...Мог бы поклясться, что видел краем глаза и собаку, но, весь в себе, не уловил момент, когда она облегчилась прямо у него под носом, напротив его витрины.
Не дурной ли то знак?...Кто знает! Но в любом случае — безобразие.
...И тут же, с собакой на поводке, прошла мимо высокая гражданка, сразу видно — иностранка. Почему сразу видно? Наши, итальянки, с таким возмутительным апломбом не ходят. И роста такого почти не бывают.
Он вскакивает с места и — нашёл себе дело!- бежит на улицу.
ГЛABA 2.
COБAЧЬИ CTPACTИ И PAЗБOPKИ B AБPУЦЦO.
“...MHE HУЖHO BOOPУЖИTЬCЯ, HACTAЛ MOMEHT.
ЧTO, TBOЯ MAMA БOИTCЯ?....HET, HE ЧTOБЫ KOГO УБИTЬ — HET.
HO BOOPУЖИTЬCЯ ДOЛЖEH. KTO MHE УГPOЖAET — БУДУ TOГO ПЫTATЬ!...
Я УMEЮ ДEЛATЬ TAKИE ДEЛA; Я – HE ГЛУПЫЙ”...
“ Я – ЧEЛOBEK ЧECTИ. HA CИЦИЛИИ ДOЛЖEH БЫЛ БЫ ЖИTЬ.
TЫ MHE- MAЛEЙШEE HEУBAЖEHИE- И BCE; TЫ – MEPTBAЯ ПЛOTЬ, MЯCO.”
(Марчелло угрожает).
Сто раз проходила по этой улице, мимо этой витрины, и никогда не задавалась вопросом, что там находится- банк, или же страховое агентство. Что-то анонимное и малоинтересное, с окном, закрытым серыми полосками. Я, в основном, на витрины смотрю, где сумки выставлены или перчатки...А в Пинето хороших магазинов- раз, два и обчёлся. И в этот раз внимания не обратила; свернув за угол, направлялась к моей машине, и Кикка лапами быстрей засеменила, свой дом на колёсах завидя...
Как вдруг:
- Синьора! Синьора!- кто-то требовательно выкликает, и бежит за мной из-за угла.
Мужчина в очках, с черепом гладким и долихоморфным, как шлем велосипедиста, машет призывно рукой.
"Ох, ты, боже мой, — думаю я.- Наверное, что-нибудь по пути потеряла! Растяпа такая".
Я часто теряю ключи от машины, бумажник, телефон, и прочие ненужные мелочи, которые только захламляют сумку, которых никогда в ней сразу не найдёшь, и никогда не помнишь, в какую именно из сумок положила...Конечно, добрый марсианин нашёл какой-то из этих предметов и, движимый, как обычно, джентельменским порывом, привлечённый моим обаянием, бежит мне его отдать!...
Иду к нему с растерянной улыбкой, а он мне издали кричит:
- Синьора! Вы нужды Вашей собаки должны убирать!
- Что-что убирать?...- не пойму.
- А то- что Ваша собака сходила сейчас по нужде!
Иду за угол, куда указует он пальцем, не веря моим ушам, и вижу:...какашка на тротуаре. Насколько я разбираюсь в какашках- не первой свежести.
Да нашей тут быть и не могло; мы свои дела в другом месте сделали (а где- никому не скажем!), и за собой уж точно убрали.
- Вот это- моей собаки?...- возмущаюсь я.- Да если мы только что здесь прошли, не останавливаясь!
- Не надо, синьора, — грозит он мне пальцем,- Вашей собаки, Вашей! Я сам видел, что собака здесь останавливалась, и надо убирать!
- И что, сами своими глазами видели, как она какает?- изумляюсь я лжесвидетельству.
-Видел, что собака останавливалась, — настаивает он.
-Ну, знаете что!- свирепею я.- Давайте возьмём этот кал на анализ- сделаем анализы ДНК! И если это- не моей собаки (а оно- не её), а Вы, взрослый мужчина, смотрите мне в глаза и говорите...неправду...
- Не надо орать, — сухо и враждебно пресекает он.- Я, в таком случае, приношу мои извинения!- говорит неуважительно и с сарказмом. — Я сам это всё уберу...Мои поздравления! (Скрывается за дверью).
- Конечно, уберёте сами. Я за моей собакой убираю всегда, а убирать все какашки под вашим офисом не намерена... и нечего меня "поздравлять"!- говорю.- Врать бы постыдились.
Видно, на каком-то этапе моё обаяние перестало действовать на мужчин, а я этого и не заметила...Даже на немолодых и яйцеголовых. Как это всё неприятно!
И говорила я с ним, как пожилая сварливая тётка... Хорошо, что не было многочисленной публики, потому что в Пинето все меня знают, и обвинять меня в том, что засоряю город какашками...
- И- идите отсюда! Подите вон, — заключает он, появляясь с совком и лопаткой в дверях.
- Что-оо...? Да что Вы себе позволяете?! Что это значит- "подите вон"?!
Теперь уже дело принимает дурной оборот.
Ооо!...Вот этого он не должен был говорить. Теперь меня задели за живое, и я такого обращения с собой не потерплю...Я к нему что? В гости пришла? Или в офис на приём? Сам за мною бежал, звал, я его не трогала- то "идите сюда", а то- "идите отсюда!"...Я ведь не девочка уже, а скорее- почтенная синьора; а он меня, видите ли, гонит, как попрошайку, или неизвестно кого...Я этого оставить так не могу.
Достаю из сумки телефон.
-Буду вызывать карабинеров, — говорю ему в спину.
В Италии все конфликты, даже самые незначительные, разрешаются при помощи карабинеров- этому я у местных жителей научилась.
Там, у него в конторе, слышны голоса: то ли его усмиряют и успокаивают, то ли, наоборот, подбадривают.
- Скажу карабинерам, что Вы ко мне пристаёте...с разными инсинуациями. А потом на Вас в суд подам!
Отхожу с собакой за угол; но так не хочется заводиться с карабинерами! Домой собиралась ведь ехать, проклятье!...И почему-то им не звоню.
Звоню Марчелло и рассказываю ему всю ситуацию; долго ему объясняю, где находится офис, и как выглядит наш обидчик, упирая на термины "лысый","очкастый", "противный". (Уверена, что он из конторы слышит). Вот он, дверь приоткрыв, выглядывает злобно и настороженно, к уху прижaв телефон- делает вид, что тоже кому-то звонит.
Ага, испугался!...И доказательство вещественное уже убрал.
Обмениваемся издалека убийственными взглядами. Я хочу немедленной вендетты. "Подите вон"- мне?...Немыслимо. Кто-то таких негодяев должен наказывать. Как в старой советской песне: "Мужчины, мужчины, мужчины! К барьеру вели подлецов!"...Вот! К барьеру!
Муж советовал к карабинерам не ходить, зря времени не тратить; обещал, что сам "обо всём позаботится" и "со всем разберётся".
Назавтра, в субботу, мой гнев уже остыл и история была почти забыта.
Во время прогулки мы просто проходим мимо, и видим вдруг страховое агентство, самым провокационным образом открытое даже в субботу...
- Этo вот? Да?...- спрашивает Марчелло и, кажется, хочет зайти просто из любопытства, чтобы "увидеть врага в лицо". Из любопытства вхожу и я, вместе с собакой. Вначале лысый клерк встаёт из-за стола, чтобы нас поприветствовать- не узнаёт. Я одета и причёсана по-другому, только собака всё та же, но он и Кикку не узнаёт: для него все собаки- на одно лицо.
- Это он, вчерашний человек с какашкой, — подтверждаю Марчелло.
Лицо лысого изменяется. Кажется, понял, что мы — не добрые клиенты, а карательная экспедиция.
- В-в чём дело, п-простите?- лепечет он.
- Не узнали?- спрашиваю я.
- В чём дело? В чём дело?!...
- Как-кого такого хрена ты позволяешь себе приставать к моей жене!- без презентаций приступает к нему Марчелло.- Тебе нечем заняться, а?...Так я, смотри- мне терять нечего — сожру тебя целиком, с потрохами!
- Позвольте, позвольте! Вы что себе позволяете,- отступает тот в угол. — И выйдите сейчас же отсюда вон с вашей собакой!
-Видишь? Вот и вчера точно так же гнал меня прочь, — говорю.
Конечно, у Марчелло странный метод стращать врагов, какой-то анахроничный; и странные какие-то угрозы, будто взятые из старых фильмов про мафию. Но главное- действуют! Вот что забавно. Хотя бы теперь бритый клерк узнал, что я — не та лёгкая жертва, которую он думал найти. Иностранка без семьи, сирота без мамы и папы...
- Ты меня не гони, — говорит Марчелло. — Я к тебе не домой пришёл, это- публичное место.
- Нет!...Не имеете права! Я вызову карабинеров!- баррикадируется от нас в углу за столом.
Возня, беготня, жестикуляция.
-Нет, пусть вызовет,- соглашаюсь я.- Я сама хотела их вызвать. Вот и расскажем им, как он вчера себя вёл...
Тот колеблется, но всё же звонит. С одной стороны, кто знает, чего я могу напридумать, нарассказать?...Есть женщины, которые на разное способны. Но ещё больше он боится Марчелло. (И абсолютно необоснованно: Марчелло за всю свою жизнь ни разу не дрался.)Ожидал, что мы уйдём подобру-поздорову, но мы остаёмся ждать полицию у входа в контору.
Одно мне не нравится- что он патрульного по имени назвал:
- О! Это я, Грациано!...Приезжай сюда!Тут у меня...ситуация, которую я сам разрешить не смогу...
И ни имени своего, ни адреса не назвал: значит, карабинерушка был его другом, близким знакомым или же родственником.
Следующие сорок минут мы давали по очереди показания: сначала он рассказывал "свою версию" приятелю Грациано и другому, незнакомому карабинеру, родом из Сицилии. Выяснилось, что бессовестный клерк не видел- и ясно, что видеть не мог- что моя собака сделала чёрное дело. Видел, как собака на секунду остановилась...
Он только "предположил", и "по неведенью и наивности", а также "из лучших побуждений", как пытался представить дело друг-карабинер, бежал за мной по улице.
Я, наконец, взяла слово и сказала, что нормальный человек, если на сто процентов не уверен, следом за незнакомкой в такой ситуации не побежит. Коварный марсианин просто хотел испортить мне имидж, подорвать репутацию и устроить скандал.
И потом, спросила я их- видели ли они когда-нибудь, как какает собака? Или, выражаясь их языком, как справляет она нужду?
Карабинер из Сицилии, наверное, видел, а наши синьоры из Абруццо могут этого и не знать...Клерк, например, полагал, что собаки идут себе и походя, как лошади или коровы, "сбрасывают балласт"... Нет. Собаки, прежде чем "сходить по нужде", долго обнюхивают всё кругом, ищут место, готовятся, и только потом, раскорячив лапы, застывают в совершенно недвусмысленной позе, которую ни с чем не спутаешь, минуты на две...
- Хорошо, синьора! Но он же принёс свои извинения...
-Как бы не так! Он "послал меня вон"; "подите вон!" сказал мне при всех, и это ему даром не пройдёт.
- В Италии, синьора, по закону "подите вон" оскорблением не считается, — решил защищать приятеля до последнего доблестный Грациано.- Я понимаю, Вы возбуждены, но у нас, знаете, есть сегодня другие дела поважнее, чем...
- А разве я вас вызывала?- напоминаю ему.- Это вот он, — киваю на лысого клерка, — вас вызывал. Я-то прекрасно знала, что вас вызывать бесполезно...от работы лишь отвлекать.
- Но Ваш муж ему угрожал. Сказал ему: "Съем тебя целиком, с потрохами"?...Так или нет?, — хочет знать Грациано.
-Да?...Я что-то не помню.
- Ага, ага!...Значит, и Bы говорите неправду!- уличает меня страховой агент из-за своей баррикады в углу.
Я лишь зловеще ему улыбаюсь.
- В любом случае, у вас есть тридцать дней, чтобы подать жалобу в суд, говорит карабинер, — если вы остались неудовлетворёнными.
- Я- осталась; будьте покойны! Так и сделаю, — уверяю я.
На самом деле эта история мне уже надоела, я устала от этой вендетты и думаю о другом: мы опаздываем к одиннадцати стричь Кикку!
Вот какой ерундой и мелкими склоками занимаемся мы в Абруццо, когда нет настоящих проблем!
Зеваки уже разошлись, и карабинер из Сицилии спрашивает у Марчелло так, ради интереса:
- Ты ему и в самом деле угрожал? Говорил ему- "съем с потрохами"?
- А ты что бы ему сказал, если бы он цеплялся к твоей жене?...У вас в Сицилии что в таких случаях делают?
- Э!...У нас.- вздыхает тот.
Но ничего не добавляет- и так всё ясно.
К вечеру, однако, ещё кое-что происходит; и нет покоя стражам правопорядка!
Случилась авария: Скрофетто перевернулся вместе со своим фургончиком, полном протухшей рыбы.
Пока он лежит на боку в кювете, люди вызвали "скорую помощь". Приехала машина с надписью "Ambulanza". Бригада хлопочет вокруг Скрофетто; тот глазками голубыми моргает- сам невредим, но очень расслаблен и слегка оглушён.
Медсестра предлагает ему:
- Всуньте сюда, пожалуйста, палец, — и даёт ему датчик с зажимом, что на палец больным одевают, чтобы снять показатели: пульс, насыщение крови кислородом и прочее...
Но Лучано- тип подозрительный, научен опытом и всегда начеку.
- Засунь себе этот палец в жопу, -отвечает он девушке, лёжа себе на боку, неожиданно ясно, со злобой.
Это Скрофетто решил, что коварным способом хотят определить ему алкоголь в крови. Но он- не такой дурак...
Приехала полиция и попросила его дыхнуть в баллончик. Тот наотрез отказался: какой смысл дышать? Не видно и так, что ли?...
Тогда полиция- в который уже раз- забрала у Скрофетто права.
ГЛABA 3.
KAK ЗAPAБOTATЬ HA ЖИЗHЬ B AБPУЦЦO?
PAЗHЫE CПOCOБЫ.
"Самый хитрый- это цыган; ест, пьёт, ни хрена не делает, и- живёт!"
(Марчелло Коцци).
"Подлянка в том, что одна подлянка даже не похожа на другую..."
(он же). “
В Италии трудно найти нормальную работу, особенно женщинам среднего возраста.
В Абруццо- почти невозможно.
Дженни Миллз, англичанка пятидесяти шести лет, разведена, инвалид с редкой формой артрита- осталась без средств. Немногие частные уроки английского, которые она давала и смешные алименты от бывшего мужа-официанта не спасали от нищеты. Миллз не сводила концы с концами.
В то время как девушку-итальянку, взявшую несколько уроков у Дженни, устроили преподавать английский детям в начальной школе. Невероятно!
Дженни дала объявление в газету о том, что она, инвалид и переводчик с английского (родного) языка, ищет серьёзную работу.Ну, и конечно добавила, как водится: "Любителей терять время("perditempo") от звонков воздержаться!"
Первым же, кто позвонил ей на следующий день, был мужчина с приятным голосом, который после любезных приветствий спросил её, не хочет ли она сняться в порнофильме. Дженни вся покраснела и заметила ему с негодованием, но вежливо: обратил ли он внимание на то, что она ищет серьёзную работу?
-А что же тут несерьёзного? Мы платим хорошо, — убеждал продюсер.
А насчёт того, что она- инвалид?
-Это неважно, — благодушно заверил тот. — Мы берём всех.
Исчерпав возражения, Дженни повесила трубку. И злилась потом на себя:
- Oh, what a pig! Надо же! И я по телефону называла его на "Вы"!...Вежливость- моя дурная привычка.
Наконец, её взяли сиделкой к больной болезнью Альцгеймера, очень распространённой в Италии. Работа обещала быть нетрудной: "лишь составлять компанию и следить за ней, чтоб чего не наделала", сказали родственники. Чтобы облегчить задачу Дженни, на двери уборной предусмотрительно повесили колокольчик, который звонил каждый раз, когда старушка шла в туалет.
Однако, подопечная восьмидесяти лет при полном отсутствии памяти и спутанности сознания, физически давала Миллз сто очков вперёд.
Весь день находясь в непрерывном движении, она замотала беднягу сиделку до смерти. Поднималась по лестнице на второй этаж и спускалась бесчётное количество раз; открывала на кухне газ и доставала всю посуду, говоря, что будет готовить...Тут же шла в туалет, забыв, что была там недавно; зачем-то раздевалась догола...Или, наоборот, сделав несколько обманных заходов и ложных тревог, наконец делала дело всерьёз, на этот раз не снимая штанов- для разнообразия.
Колокольчик в уборной звонил заполошно с короткими интервалами...
Потом синьора брала руками, что характерно для этих больных, экскременты, и размазывала повсюду: в ванной и кухне по стенам, о чистые простыни и полотенца.
Конечно, Дженни не могла оставаться в таких ситуациях бездеятельной и равнодушной! "Просто составлять компанию", по сути, было невозможно.
За старушкой был нужен глаз да глаз, и труд сиделки казался каторгой...
Пришлось оставить эту работу.
Другая соседка по дому, Франческа, была сорокалетней безработной, и тоже в достаточно трудном положении. После долгих и бесполезных поисков, она решила попробовать новый метод. Конечно, не бог весть что, но в её ситуации...
Как-то во вторник села на поезд, и отъехав подальше от мест, где все её знают, появилась на базаре в Сан-Бенедетто. Там поставила маленькую скамеечку- не в центре, где все"точки" распределены, а на периферии базара, конечно- и села на неё с картонной табличкой "Ищу работу".
Просидев так два с половиной часа, вернулась домой в смущении и расстроенных чувствах:
-Представляешь, люди были так добры и внимательны ко мне!- рассказывала она. — Многие останавливались поговорить, предлагали работу- но малооплачиваемую и далеко от нас, в Сан- Бенедетто...И вот: дали мне больше восьмидесяти евро!
- Так это же прекрасно!- радовалась я.
-Да, но мне было стыдно, я всё время плакала от унижения...
Просить милостыню- эффективный выход из положения, но не всем он, к сожалению, подходит. Зато просить милостыню никому не запрещается.
Каждое лето приезжает в наши места молодая пара из Голландии. Живут в кампере; утро проводят на местных базарах, где оба становятся на колени: муж- в одном конце базара, жена- в другом, и так стоят до обеда. В обед идут в ресторан; вечером развлекаются, как все туристы.
Немного "унижения"- и летний отдых оплачен!
…...................................................
Добавить комментарий
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи.